Влекомый силой, определить которую он уже и не пытался, Джастин пересек мост, как во сне побродил между обшарпанными домами, магазинами поношенной одежды, рабочими-иммигрантами на велосипедах. И наконец, волею судьбы, очутился на обсаженной деревьями авеню, в дальнем конце которой высилась арка, так густо увитая плющом, что Джастин не сразу разглядел в ее глубине дубовые ворота, медный звонок и медный же почтовый ящик. А повернув голову направо, увидел три белых замка, соединенные летящими коридорами. Облицовочный камень блестел, словно кафель в операционной, окна со стеклами цвета меди, казалось, только что чисто вымыли. И за каждым замком поднималась белая труба, карандаш, пронзающий небо. И на каждой трубе золотые буквы «КВХ», нарисованные одна под другой, подмигивали ему, словно давние друзья.
Джастин не знал, как долго он стоял, задрав голову, зачарованный этим триптихом. Иногда у него возникало ощущение, что фланговые здания сближаются, чтобы раздавить его. Или наклоняются, чтобы на него обрушиться. Наконец колени у него подогнулись, и он обнаружил, что сидит на скамейке, на клочке вытоптанной земли, где женщины прогуливали своих собак. Он ощутил слабый, но устойчивый запах и словно перенесся в найробский морг. «Сколько мне придется прожить, — подумал он, — чтобы перестать замечать этот запах?» Должно быть, наступил вечер, потому что окна цвета меди осветились изнутри. Он различал движущиеся силуэты и отблеск компьютерных дисплеев. «Чего я здесь сижу? — спрашивал он себя и продолжал наблюдать. — О ком я думаю, кроме тебя?»
Она сидела рядом с ним, но на этот раз не нашлась с ответом. «Я думаю о твоей храбрости, — ответил он за нее. — Я думаю, что ты и Арнольд сражались с этим монстром, тогда как старина Джастин волновался, а достаточно ли на клумбах места, чтобы на них выросли дорогие его сердцу фризии. Я думаю о том, что больше не верю ни в себя, ни в принципы, на которых воспитывался. Было время, когда твой Джастин, как и люди в этом здании, гордился тем, что соглашался с трудными решениями, принимаемыми коллективной волей, под этим подразумевались Страна, Доктрина здравомыслящего человека или, случалось и такое, Высшее благо. То было время, когда я верил, что один человек, мужчина или женщина, может умереть ради счастья остальных. Я называл это жертвой, долгом или необходимостью. То было время, когда я мог стоять вечером у здания Форин-оффис, смотреть на освещенные окна и думать: „Добрый вечер, это я, ваш покорный слуга Джастин. Я — винтик большой и умной машины и горжусь этим. Я служу, значит, я существую.“ Сейчас я чувствую только одно: ты сразилась со всей этой ратью, и, что неудивительно, они победили».
* * *
С главной улицы маленького городка Джастин свернул налево и направился на северо-запад, по бульвару Доуса, навстречу дующему из прерий ветру. Три года, которые он проработал экономическим атташе в Оттаве, не пропали даром. Хотя он никогда не бывал в Саскачеване, все, что он видел, было ему знакомо. Он помнил, что снег ложится на Хэллоуин, [73] а сходит к Пасхе. Посевная в начале июня, сбор урожая после первых сильных заморозков в сентябре. И пройдет еще несколько недель, прежде чем редкие крокусы начнут появляться среди островков мертвой травы. На другой стороне улицы стояла синагога, чистенькая, работающая, построенная поселенцами, оставленными на железнодорожной станции с дурными воспоминаниями, картонными чемоданами и надеждой получить собственный надел земли. В сотне ярдов поднималась украинская церковь, за ней стояли храмы католиков, пресвитерианцев, свидетелей Иеговы, баптистов. С каждой соседствовала крытая автостоянка, чтобы двигатели железных скакунов верующих не замерзли, пока их хозяева молились. В голове мелькнула строка из Монтескье: «Нигде не было столько гражданских войн, как в царстве Христа».
За домами бога поднимались дома Маммоны, промышленный район города. «Должно быть, цены на мясо сильно подскочили», — подумал он. Иначе он бы не видел перед собой новенький, с иголочки, корпус мясоперерабатывающего завода Гая Пуатье. И зерновые, похоже, продаются как нельзя лучше. Отсюда и новая фабрика по отжиму семян подсолнечника. А что это за люди, собравшиеся кучкой у старых домов? Наверное, сиу или кри. Улица повернула и через короткий тоннель под железной дорогой повела его на север. Он очутился в другой стране, с эллингами и особняками, выстроившимися вдоль берега реки. Здесь богатые англичане выкашивали лужайки, мыли автомобили, лакировали яхты и кляли на все лады украинцев, жидов, чертовых индейцев, живущих на пособие. Впереди высился холм, а на нем и вокруг него раскинулась его цель, гордость города, жемчужина Восточного Саскачевана, его академический Камелот, университет Доуса: средневековые здания из песчаника, колониальные — из красного кирпича, современные — стеклянными куполами. После развилки начался подъем, который привел Джастина к воротам с амбразурами, украшенным сверху позолоченным рыцарским гербом. За воротами он видел ухоженные лужайки кампуса и бронзового отца-основателя, Джорджа Эймона Доуса-младшего, владельца шахт, железнодорожного барона, развратника, земельного вора, гонителя индейцев и местного святого, вознесенного на гранитный пьедестал.
Он двинулся дальше. Спасибо путеводителю, знал, куда идти. Дорога вывела его на центральную площадь. Ветер гнал пыль по асфальту. У дальнего конца стоял увитый плющом павильон, а за ним — три корпуса из стали и бетона с высокими, освещенными неоном окнами. Большой щит, выдержанный в золотом и зеленом тонах (любимые цвета миссис Доус — это из путеводителя), сообщал на французском и английском, что эти корпуса — Университетская больница клинических исследований. На указателе поменьше Джастин прочитал: «Амбулаторные больные». Пошел по стрелке и очутился перед рядом вращающихся дверей под бетонным козырьком, которые охраняли две массивные женщины в зеленых пальто. Он пожелал им доброго вечера, они ответили тем же. С прихваченным морозом лицом, с изнуренной долгой прогулкой телом, бедра и спину хватало раскаленными щипцами, он в последний раз оглянулся и поднялся по ступенькам.
Его встретил облицованный мрамором, с высоким потолком холл, от которого веяло могильным холодом. Огромный, отвратительный портрет Джорджа Эймона Доуса-младшего в охотничьем облачении напомнил ему вестибюль здания Форин-оффис. Регистрационная стойка, за которой сидели седоволосые мужчины и женщины в зеленых халатах, занимала целую стену. «Сейчас они позовут меня: „Мистер Куэйл“ — и скажут, что Тесса — милая-милая дама», — подумал он. Прошел в маленький торговый центр. Отделение банка «Доус Саскачеван». Почта.
Газетный киоск. «Макдоналдс», «Пицца парадиз», кафетерий «Старбак», бутик «Доус», торгующий нижним бельем, одеждой для будущих мам и халатами. Он добрался до коридоров, наполненных скрипом каталок, гудением лифтов, торопливым стуком каблучков, пиканьем телефонов. У стен сидели и стояли пациенты с озабоченными лицами. Сотрудники в зеленых халатах появлялись из одних дверей и ныряли в другие. Ни у одного на нагрудных карманах не «жужжали» золотые пчелки.
Большая доска объявлений висела рядом с дверью с табличкой «Вход только для врачей». С важным видом, заложив руки за спину, Джастин проглядывал объявления. Сиделки к детям, яхты, автомобили, спрос и предложение. Комнаты и квартиры, сдающиеся в аренду. «Доусский клуб песни», «Доусский класс изучения Библии», «Доусское общество этики», «Доусский кружок шотландских танцев». Анестезиолог разыскивал убежавшую собаку-трехлетку с длинной коричневой шерстью. «Залоговые схемы Доуса». Консультанты по регулированию налогообложения. Мемориальная часовня Доуса, готовящаяся к заупокойной мессе по доктору Марии Ковальски, просила откликнуться тех, кто знал, какую она предпочитала музыку. Списки врачей, уехавших на вызовы, находящихся в отпуске и в командировке, ведущих прием. Веселенький постер, возвещающий о том, что на этой неделе студенты-медики могли получить бесплатную пиццу от ванкуверского отделения «Карел Вита Хадсон» — «и почему бы вам не прийти на воскресный бранч от „КВХ“ и просмотр фильмов в дискотеке „Хайбарн“? Просто заполните бланк приглашения, прилагаемый к пицце. Вы получите бесплатный билет, и у вас останутся незабываемые впечатления от отлично проведенного времени».