До революции Хильгер окончил юридический факультет Московского университета. Накануне Первой мировой войны вместе с русской женой уехал. Вернулся в Россию после заключения Рапалльского договора.
«В Германии менялись посольства, — писал Павлов, — а Хильгер неизменно оставался в составе посольства в Москве, медленно, но верно продвигаясь по дипломатической лестнице. К нашей стране Хильгер относился с плохо скрываемой враждебностью».
Павлов, похоже, ошибался. Густав Хильгер обрусел, что произошло со многими немцами, давно переселившимися в Россию.
«Я разрывался между русской и немецкой культурой, — писал Хильгер. — В конечном счете возобладало немецкое влияние, но не будет ошибкой утверждать, что у меня всегда были два отечества — Германия и Россия. Я привязан к обеим странам душой и по обеим тоскую… Фюрер говорил, что считает меня наполовину русским».
Хильгер впервые увидел фюрера в 1939 году: «Гитлер медленно подошел к нам, пристально вглядываясь в нас странно уклончивыми и хитрыми глазами. Ни тогда, ни во время последующих встреч с Гитлером я не ощущал никакого гипнотического эффекта, который ему приписывали. При виде небольшой фигуры, смешной челки, спадающей на лоб, и забавных маленьких усиков я ощущал лишь безразличие, которое через час сменилось физическим отвращением из-за того, что он постоянно грыз ногти».
Шуленбург не мог, конечно, прямым текстом сказать, что Германия вот-вот нападет на Советский Союз. То, что он делал, и так могло считаться государственной изменой. Он втолковывал Деканозову, что советское правительство недооценивает опасность войны. Убеждал, что необходимо что-то предпринять — до того, как Гитлер решит нанести удар. Объяснял, что отношения между Берлином и Москвой испортились из-за Югославии.
Весной сорок первого в Москве с тревогой следили за тем, как Германия укрепляет свои позиции на Балканах, в опасной близости от советских границ. 1 марта немецкие войска вошли в Болгарию. София присоединилась к тройственному (между Германией, Италией и Японией) пакту от 27 сентября 1940 года. Договор подписали и Венгрия, и Румыния, которые тем самым становились союзниками Берлина.
Немцы требовали и от Югославии присоединиться к пакту. Прежде всего это был бы удар для Англии, пытавшейся помешать триумфальному шествию нацистов по Европе.
Глава британского правительства Уинстон Черчилль делал все, чтобы мобилизовать Югославию против Германии. Он отправил телеграмму премьер-министру Драгише Цветковичу: «Полный разгром Гитлера и Муссолини в окончательном счете неизбежен. Я надеюсь, ваше превосходительство, что вы учтете ход исторических событий и окажетесь на высоте».
Югославия раскололась. Союз с нацистами не был популярен в обществе. Но правительство боялось злить Гитлера и было готово пойти фюреру навстречу.
Британские разведчики и дипломаты сообщали в Лондон, что в Белграде царят страх и смятение. Черчилль хотел отправить в Югославию своего министра иностранных дел Энтони Идена. Югославы ответили отказом. Единственным исключением была позиция командующего военно-воздушными силами Югославии генерала Душана Симовича. Он представлял националистически настроенных офицеров. На него англичане и опирались.
25 марта нацистские дипломаты все-таки заставили правительство Югославии вступить в союз с Германией и Италией. Но только на два дня. В ночь на 27 марта югославские генералы, ориентировавшиеся на Англию, совершили военный переворот.
Известие было воспринято в Лондоне как настоящий праздник: «Наконец-то, — говорил Черчилль, — хоть какой-то результат наших отчаянных попыток создать антигитлеровский фронт на Балканах и помешать захвату этих стран гитлеровской Германией».
28 марта 1940 года начальник разведуправления Генштаба Красной армии генерал-лейтенант Филипп Иванович Голиков информировал Сталина о ситуации в Югославии: «Цветкович и другие министры арестованы. Новое правительство поручено сформировать армейскому генералу Симовичу. В столице с 7 часов 27 марта мимо полпредства начали проходить колонны демонстрантов с лозунгами: «За союз с СССР», «Да здравствуют Сталин и Молотов», «Долой Гитлера»…
Новое югославское правительство попросило Советский Союз о помощи. 3 апреля в Наркомате иностранных дел первый заместитель Молотова Андрей Януарьевич Вышинский принял югославскую делегацию.
— Наше правительство, — заявил югославский посланник Милан Гаврилович, — горячо желает и ожидает союза с Москвой.
Сталин согласился подписать с Югославией договор о дружбе и ненападении. Это привело Гитлера в дикое раздражение. Он отложил нападение на Советский Союз, чтобы наказать непокорную Югославию.
5 апреля 1941 года агент советской военной разведки Альта в Берлине вызвала своего связного из советского посольства на срочную встречу. Связным был капитан Николай Зайцев, по военной профессии артиллерист. Он работал в Берлине под крышей начальника административно-хозяйственного отдела советского торгпредства.
В Москву ушла шифротелеграмма:
«Альта» сообщила: «Выступление Германии против Юго славии произойдет в ночь с 5 на 6 апреля. Германия рассчитывает за 14 дней разгромить Югославию».
Альта — псевдоним Ильзы Штёбе, немецкой журналистки, которая много лет работала на советскую разведку.
Информация была точной. 6 апреля немецкие войска обрушились на Югославию. Это произошло всего через несколько часов после подписания в Москве советско-югославского договора. Праздничный банкет отменили, ограничились шампанским. Югославы хотели включить в договор пункт о военной взаимопомощи. Сталин отказал югославам. И когда Гитлер оккупировал и расчленил Югославию, Сталин не стал протестовать. Не отозвал советского посла из Берлина, не прекратил сотрудничество с нацистской Германией и не отправил Красную армию на помощь братьям-сербам.
«Россия теперь держится в стороне, — восторгался нацистский министр пропаганды Йозеф Геббельс. — Никто не хочет попасть на линию нашего огня. Так-то лучше».
12 апреля писатель Всеволод Витальевич Вишневский, автор знаменитой пьесы «Оптимистическая трагедия», записал в дневнике: «Вернулся из Кремля: был у Ворошилова… Он перешел к теме Гитлера: человек оказался гораздо умнее и серьезнее, чем мы предполагали. Большой ум, сила… Пусть упрекают: маньяк, некультурный, экспансивный и прочее, но в своем деле — гений, сила… Мы внимательно слушали. Трезвая оценка возможного врага».
На следующий день, 13 апреля 1941 года, в воскресенье, Сталин сделал неожиданный жест. Вождь приехал на вокзал проводить польщенного таким вниманием министра иностранных дел Японии Ёсукэ Мацуоку.
«Этого не ожидал никто, — вспоминал Молотов, — потому что Сталин никогда никого не встречал и не провожал. Японцы, да и немцы, были потрясены. Поезд задержали на час. Мы со Сталиным крепко напоили Мацуоку и чуть ли не внесли его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать».
Весь дипломатический корпус увидел, как Сталин обнял за плечи немецкого посла Шуленбурга и попросил его позаботиться о том, чтобы Германия и Советский Союз и дальше оставались друзьями. Затем Сталин повернулся к немецкому полковнику Хансу Кребсу, исполнявшему обязанности военного атташе, и пожал ему руку со словами: