Выйдя через деревянную калитку в каменной ограде, Билли заперла ее и самым коротким путем направилась к дому, не замечая мягкого лунного света, пробивающегося сквозь ветви старых деревьев, не обращая внимания на аллеи, пруды, поляны, кустарниковые изгороди и лужайки, мимо которых проходила. Она приняла решение и теперь почти бежала, сгорая от нетерпения осуществить его. Когда будет прилично позвонить Джошу Хиллману? Сейчас почти четыре часа утра, ее адвокат всегда встает рано. Но все равно придется ждать по крайней мере еще несколько часов, прежде чем она сможет позвонить ему и дать указание начинать бракоразводный процесс, а самое главное — готовить документы, которые позволят ей стать законным опекуном Джиджи. По законам Калифорнии на развод уйдет шесть месяцев, и в октябре следующего года она, слава богу, вновь станет Билли Айкхорн. Часы ожидания послужат хорошей проверкой ее выдержки, но, по крайней мере, в главном она была уверена: Вито не окажет сопротивления. Не посмеет.
* * *
Весь следующий год Билли была всецело занята созданием новых «Магазинов Грез» в Нью-Йорке и Чикаго. Сдержав данное себе слово, она сделала Спайдера и Вэлентайн своими партнерами. Их вкладом в дело был только их талант. Так она показала, насколько ценит своих друзей, получив наконец возможность достойно отблагодарить их за помощь, которая принесла «Магазину Грез» в Беверли-Хиллз такой успех. Кроме того, она хотела быть уверенной, что ее завистливым конкурентам никогда не удастся переманить их. Правда, Джош Хиллман утверждал, что с юридической точки зрения у нее не было нужды проявлять подобную щедрость, но Билли стояла на своем, а кто, как не Джош, знал лучше, что спорить с ней бесполезно.
Теперь, чтобы магазины как можно быстрее начали работать, Спайдер проводил буквально дни и ночи с архитекторами и дизайнерами, которых наняла Билли. Для частых командировок в Нью-Йорк и Чикаго он пользовался ее самолетом: Спайдер предпочитал лично убедиться, что основная концепция «Грез» — идеальное место для покупателя, огромный выбор, неисчерпаемый источник, способный удовлетворить все вкусы и желания, как реальные, так и самые фантастические, — соблюдались до мельчайших деталей. У Вэлентайн же теперь был целый штат закупщиков, которые помогали ей отбирать лучшее из европейских коллекций, но окончательное решение при отборе моделей в Париже, Милане и Лондоне принадлежало ей. Покупатели «Магазина Грез» отдавали предпочтение готовым вещам европейских модельеров, и, будучи строгой и требовательной в своих оценках, Вэлентайн никому не могла доверить такие важные центры моды. Присутствие ее и Спайдера также часто требовалось в магазине на Беверли-Хиллз: она рисовала эскизы моделей на заказ, а самые важные клиенты требовали одобрения Спайдером своих наиболее дорогих приобретений и не могли обойтись без его решающего совета.
Поскольку Билли решила открыть сеть филиалов и за границей, ей самой теперь часто приходилось бывать в Европе, на Гавайях и в Гонконге. Она вкладывала огромные суммы денег, приобретая наиболее престижно расположенные торговые точки, где немедленно приступали к перепланировке для будущих «Магазинов Грез». Она была настолько занята, что, возвращаясь в Калифорнию, старалась как можно больше вечеров проводить с Джиджи, хотя время от времени заставляла себя ходить в гости. А о том, чтобы познакомиться с новым привлекательным мужчиной — если вдруг такая редкая пташка ненароком залетит в Лос-Анджелес, — у нее не было и мысли. Эмоционально Билли ощущала себя так, словно оказалась в комнате с идеальной для жизнедеятельности температурой и с облегчением уединилась в ней. Если процесс ее душевного выздоровления продолжался, то она о нем не знала: Билли считала, что ее брак с Вито изначально был настолько непрочным и безосновательным, что никакого выздоровления после него не требуется. В душе осталась скорее пустота, нежели горечь. Открытая связь Вито с Мэгги Макгрегор ее не волновала, а это — верный признак, что она им переболела. Само сердце ее, казалось, высохло, теперь она довольно скептически рассматривала саму возможность супружеского счастья, но рассудок подсказывал ей, что в своем решении она не ошиблась. Относительно безболезненно расставшись со своим и Вито Орсини общим прошлым, она всецело погрузилась в интересную и увлекательную деятельность — расширение своей торговой империи.
Спайдер и Вэлентайн не хватало времени, чтобы подыскать подходящее жилье, поэтому Спайдер продал свою холостяцкую квартирку и переехал в квартиру Вэлентайн в Западном Голливуде. Примерно раз в два месяца Вэлентайн сетовала, что они не живут нормальной семейной жизнью, как порядочные буржуа, что специи ее сохнут и теряют запах и что она не готовила ему настоящее жаркое в горшочке с тех пор, как уехала из Нью-Йорка. Спайдер же, напротив, был очарован жилищем, где Вэлентайн воссоздала неповторимую атмосферу своей манхэттенской квартиры, в которой он впервые ее увидел. Все годы, что они были просто любящими друзьями, а не любовниками, они изливали там друг другу душу и делились своими амурными разочарованиями.
Та крошечная квартирка с мебелью, обтянутой выцветшим розовым с белым шелком, ее полумрак, светильники с красными колпачками, записи песен Эдит Пиаф, исполненные тоски и страдания, которые так часто звучали там, всегда напоминали ему Париж. Теперь в Лос-Анджелесе у него тоже был кусочек Парижа, место, где можно представить, что ты в Париже, и самой подлинной и неповторимой его принадлежностью была Вэлентайн — колдунья с зелеными глазами, в которых искрилась фантастическая, причудливая, непредсказуемая жизнь; Вэлентайн, с удивительным, неуловимо меняющимся выражением лица и шапкой мягких, мелко вьющихся медных волос. Он до конца дней готов есть в ресторанах и покупать готовую еду, уверял жену Спайдер, ведь он женился на ней не из-за ее кулинарных талантов — во всяком случае, не только из-за них — и уж, конечно, не для того, чтобы жить, как буржуа. И вообще, вопрошал Спайдер, чего ей не хватает, ведь оба они напрочь лишены того, что подразумевается под буржуазностью? Комфорта, отвечала Вэлентайн, размеренной жизни, ощущения надежности и защищенности. Вовсе не этого полубогемного существования, не постоянных разъездов и, уж конечно, не готовых к употреблению магазинных продуктов.
Впервые зрители смогли увидеть «Стопроцентного американца» в конце апреля 1979 года. Сьюзен Арви раздобыла копию картины для предварительного показа на вечере Женской лиги. Цена билета доходила до пятисот долларов. Подобного рода мероприятия, проводившиеся ежегодно и неизменно существенно пополнявшие фонды лиги, начинались, как правило, с официального ужина, за которым следовала премьера фильма, еще не получившего рекламы, не разжеванного критикой, но отнесенного уже к разряду самых значительных. Приглашения раскупили мгновенно, поскольку каждый, кто взял на себя труд прочитать роман — а в числе их оказались все, кто так или иначе следил за литературными новинками, — жаждал, естественно, увидеть и фильм, съемки которого проводились при столь скромной рекламе, что любопытство алчущих от этого только усиливалось.
Когда торжество было наконец позади, Сьюзен, собравшись смыть перед зеркалом макияж, поймала себя на том, что машинально до сих пор напевает мелодию из только что виденной ленты. Освободив от шпилек длинные, от природы светлые волосы, уложенные в пучок, чья элегантная простота неизменно выделяла ее в городе, полном женщин с крашеными, завитыми, взбитыми волосами, она тщательно изучала в зеркале свое отражение, вглядываясь в него столь же пристально, как и перед премьерой, — по неписаному, но строгому правилу ее макияж по возвращений домой должен был оставаться столь же безупречным, как перед самым выходом. Разочарование ее не постигло — в чем она, собственно, не сомневалась, хотя никогда не упускала случая лишний раз убедиться в своей привлекательности — столь совершенной и непогрешимой, что нередко и подлинные красавицы казались рядом с ней грубоватыми или блеклыми. Ее черты, мелкие, тонкие, изящно вылепленные, подчеркнутые нежным овалом лица, достались ей от матери, актрисы из Миннесоты, которой кровь нескольких поколений шведских предков позволила в свое время быть одной из немногих натуральных блондинок, попадавших когда-либо под голливудские небеса.