— В чем дело, ради бога?
— Она почти все время проводит с Вито Орсини. Последнюю неделю я ее совсем не вижу, только когда она забегает переодеться перед ужином.
— Ну и что?
— Как ты можешь быть таким непрошибаемым? Он, разумеется, гоняется за ее деньгами.
— Ну и что?
— Керт!
— Сью, ты себя ведешь, как нервная мамаша. Билли достаточно взрослая, чтобы самой о себе позаботиться. Ей нужно с кем-то переспать. Вот, наверное, и все. А кто откажется от ее денег?
— Ты до отвращения бесчувствен. Мне нужно было бы получше узнать тебя, прежде чем выходить за человека из Байонна, Нью-Джерси. Мама меня предупреждала.
— Тебе тоже нужно хорошенько трахнуться. Желаю удачи. Спокойной ночи, Сью.
* * *
— Вито!
— Да, дорогая. — Они лежали обнаженные в роскошном беспорядке постели в отеле «Мажестик». Билли чувствовала, что ее сердце переполняют соки жизни. Словно маленький, засохший, бледный бумажный цветок уронили в чашу с красным вином, и он впитывает пьянящую жидкость и превращается в огромный, круглый, красный мак, влажный от утренней росы. Она по-кошачьи жмурилась, насладившись великолепным сексом.
— Вито, ты на мне женишься?
— Нет, дорогая, к сожалению, нет.
— Но почему?
— У тебя слишком много денег.
— Я так и знала, что ты это скажешь. Это глупо, ужасно глупо!
— Не для итальянца.
— Но ты американец, черт бы тебя побрал!
— Зато у меня итальянские понятия о чести, итальянская гордость. В своем доме я должен быть хозяином. Разве это возможно? Даже если мы подпишем двадцать брачных договоров о том, что я не притронусь к твоим деньгам, мы все равно будем жить так, как привыкла ты, и на твои средства.
— Вито, я не смогу жить, если ты не будешь моим!
— «Ты… моим» — дорогая Билли, ты даже мыслишь неверно. Да, я люблю тебя, это моя проблема, не твоя, но я не думаю о себе как о человеке, которого ты можешь приобрести.
— Почему ты считаешь, что виновата я?
— Потому что это так. Повернись и поцелуй меня. Чего ты ждешь? Так-то лучше. Намного лучше. Не останавливайся.
Билли не смогла бы остановиться при всем желании. Она ни разу в жизни так не влюблялась. Вито ее ослепил. Он разительно отличался от ее юношеских мечтаний о блестящем французском графе, от страстной влюбленности, основывавшейся скорее на открытии самой себя. А Эллис, которого она нежно любила, был таким бережным, таким мягким и настолько старше ее, что в любви не было остроты, не было хорошо выверенной борьбы. Любовь с ним напоминала погружение в пуховую перину. Вито… Вито сводил ее с ума, словно в глупой подростковой песенке. Он не склонялся перед ее волей, не отступал ни на шаг от своих убеждений, видел ее насквозь, хуже того, понимал ее. Он был старше ее всего на семь лет, но обращался с ней, как с девчонкой! Она укусила его. Осторожно. Она знала, что если укусить сильнее, он ответит тем же.
А Вито, глядя на море и внимая нежным покусываниям ее воспламенившегося ротика, был серьезно обеспокоен. До сих пор ему удавалось скрыть от Билли свою романтическую натуру. С первой встречи он понял, что она избалована донельзя и в игре воспользуется любым своим преимуществом. Он, естественно, не собирался в нее влюбляться, но не сумел избежать этого. Ее броская красота, чуть не звенящая, как фанфары, линия длинной шеи, завиток уха, тяжелая масса волос, испещренные крапинками глаза… Ни одна женщина не нравилась ему так сильно. Может быть, ему удалось бы спастись, если бы за ее внешней уверенностью он не разглядел одинокую девчонку. Начав ее понимать, он допустил величайшую ошибку, ибо, поняв, узрел ее уязвимость, следовательно, она — достойна любви. С каждым днем она становилась все более живой, в ней оставалось все меньше и меньше от «богатой молодой вдовы» из его сценария. Сердце его разрывалось от нежности и жалости, с неохотой принимая суровую истину. Билли воплощала собой идеальную чувственность — никакой скрытности, сдержанности, застенчивости. Они прекрасно подходили друг другу. Но она слишком богата.
— Вито, а если нам просто жить вместе? Я бы тогда не «владела» тобой, как ты выражаешься. Разве мы…
— Нет, Билли. Как бы там ни было, но полагается, чтобы мужчина предлагал это женщине.
— Так было лет пятнадцать назад. Теперь женщины могут просить о том, чего хотят, и получать желаемое.
— Не у меня, дорогая, если я сам не хочу этого дать.
— Ты сдерживаешь прогресс. — Внезапно она почувствовала, что взяла фальшивую ноту. Она никогда не задумывалась об освобождении женщин, а сейчас говорила, как отъявленная феминистка. Но лучше выглядеть нелепо, чем быть отвергнутой, лучше неудачно пошутить, чем признать, что она жаждет, чтобы он полюбил ее, женился на ней, словно она — одна из ветреных героинь литературы девятнадцатого века, на которых она сама поклялась не походить много лет назад.
* * *
Керт Арви, первостатейный сукин сын, был из тех, кто готов на все, лишь бы отыграть хоть одно очко. Его жена Сьюзен сильно раздражала его; они жили в состоянии постоянного неустойчивого равновесия, даже если удавалось обойтись без открытых баталий. Она не уставала повторять, что в интрижке между Билли и Орсини виноват только он, потому что это ему взбрело в голову пригласить Вито на ужин. По ее словам, выходило, что Орсини — жиголо, охотник за деньгами, этим она недвусмысленно напоминала Керту, что начало его делу было положено на ее собственные деньги. Все верно, но наверх его привели не ее деньги, и не на них они живут сейчас в Беверли-Хиллз, и будь он проклят, если позволит ей указывать, кого звать к себе на ужин, а кого нет. Арви позвонил Вито и пригласил его в отель на поздний завтрак.
— Говорят, у тебя новый проект, Вито. Расскажи.
— Первый роман молодой французской писательницы, новой Франсуазы Саган, только гораздо лучше. Мне он достался за гроши. Это любовная история о…
— Опять любовная история? Разве Мексика тебя ничему не научила?
— А что, подхватив разок грипп, ты перестаешь дышать, Керт? Когда люди откажутся ходить на любовные истории — хорошие, Керт, — настанет конец света. У меня неплохие предчувствия насчет этой книги. Она фантастически хорошо продается во Франции, будет опубликована в Соединенных Штатах и Англии — выйдет этой весной.
— Нужны актеры с именами?
— Обойдемся и без них, поскольку любовники очень молоды. Картину можно сделать за два миллиона двести тысяч, может быть, даже ровно за два миллиона, смотря где снимать. Совсем необязательно ставить во Франции, ибо фабула — это извечная история.
— Ромео и Джульетта?
— Да. Единственная разница — счастливый конец.
— Звучит неплохо. Сходи поговори с нашими коммерческими представителями, заключите договор.