* * *
В последующие семь лет ни одному отделу по связям с общественностью не удалось сокрыть Билли и Эллиса Айкхорна от глаз публики. Для миллионов людей, читавших о них, рассматривавших в газетах и журналах фотографии великолепно одетой, аристократичной юной красавицы и сухощавого высокого седого человека с ястребиным носом, Айкхорны олицетворяли мир роскоши, богатства и власти. Разница в тридцать восемь лет и высокое бостонское происхождение Билли, уходящее корнями в историю, придавали этой паре романтический облик, которого недоставало супругам, не столь различным по общестенному положению.
Досужие языки не переставали спорить: правда ли, что Билли вышла за Эллиса из-за денег? Хорошо зная мир, в котором они живут, оба понимали, что этот смачный вопрос не может не сверлить мозги всем, с кем они сталкиваются, и что большинство полагает, будто побудительным мотивом брака явились именно деньги. Только двое или трое знали, как сильно Билли любит Эллиса, насколько она привязана к нему.
Пошла бы она за него, если бы он был беден? Подобные размышления бессмысленны. Эллис стал таким, каков он есть, именно потому, что был несказанно богат. А может быть, он был безмерно богат потому, что был таким, какой есть. Без денег это был бы совсем другой человек. Что толку доискиваться, был бы Роберт Редфорд тем же Робертом Редфордом, если бы был уродлив, а Вуди Аллен — тем же Вуди Алленом, если бы лишился чувства юмора? Пустая трата времени.
Спустя шесть месяцев после свадьбы на Барбадосе Айкхорны отправились в Европу, и это путешествие стало первым из многих. Первую остановку они сделали в Париже, куда Билли хотела вернуться с триумфом. И вот этот момент триумфа наступил. Месяц они прожили в четерехкомнатном номере в отеле «Риц», выходившем окнами на совершенную и прекрасную Вандомскую площадь. Потолки в комнатах были очень высокими, стены расписаны в изысканнейших «замковых» тонах — голубом, сером и зеленом, замысловатая лепнина украшена золотыми листьями, а кровати — самые удобные на континенте. Даже Эллис Айкхорн, при всем своем предубеждении ко всему французскому, вынужден был признать, что это не самое плохое место для отдыха.
Два года прошло с тех пор, как Лилиан де Вердюлак посадила Билли в поезд, умчавший ее к порту, откуда она отплыла в Соединенные Штаты. Когда она увидела, как неузнаваемо изменилась эта девушка всего за два года, от удивления у нее перехватило дыхание. Ей вспомнились фотографии юной Фара Дибы, очаровательной, длинноногой, застенчивой студентки, ставшей однажды полновластной супругой иранского шаха. То же лицо, та же фигура, но совершенно другой облик: что-то трогательно новое проступило в ее манере двигаться и окидывать взором все вокруг, неожиданно прекрасное, величественное, но при этом абсолютно естественное.
Билли тоже увидела графиню с новой, неожиданной для себя стороны. Лилиан кокетничала с Эллисом, как будто им обоим было по двадцать три, находила прелестными его неловкие попытки произнести несколько слов по-французски, в любых ситуациях называла его не иначе как «милый мой бедняжка» и демонстрировала свой великолепный английский с оксфордским произношением. Она воспринимала Билли как взрослую женщину, называла ее Уилхелминой вслед за Эллисом и настояла, чтобы девушка тоже звала ее по имени, хотя Билли поначалу трудно было к этому привыкнуть.
Эллис сопровождал обеих женщин на показы модных коллекций. Приглашения они заказывали по телефону через консьержа в «Риц», как это обычно делают все туристы, но консьерж не мог гарантировать хорошие места в демонстрационном зале. Те же надменные директрисы, что несколькими годами раньше предоставляли графине места, причем не самые лучшие, и лишь на пятой или шестой неделе показа, теперь во все глаза смотрели на Эллиса, высокого и смуглого, как индейский вождь, в элегантном костюме английского покроя, и искоса, мимолетными взглядами, мгновенно оценивали Билли и Лилиан, а затем решительно подводили всех троих к лучшим местам в зале. Директриса дома моделей узнает богатого и щедрого мужчину еще до того, как он переступит порог ее заведения. Говорят, чтобы по праву занимать свою должность, она обязана с завязанными глазами, нюхом распознавать такового за сто шагов.
Сначала они пошли к Шанель, чьи костюмы в две тысячи долларов стали униформой всех шикарных женщин Парижа. В те времена женщины, обедая в «Плаза Реле» при отеле «Плаза Атене», самой элегантной «закусочной» Парижа, в первый час сидения за столом непременно обсуждали одну и ту же тему: кто из присутствующих дам одет в «une vraie» — настоящий костюм от Шанель, а кто в «une fausse» — стилизованный. Талантливые имитаторы могут подделать все, что угодно, вплоть до золотой цепочки, что вшивается в полы жакета, чтобы оттягивать ткань, лишь бы вещь сидела безупречно. Но что-то всегда выдает «une fausse»: не совсем те пуговицы, окантовка кармана на два миллиметра длиннее или на один миллиметр короче, ткань правильно подобрана, но неверного оттенка.
Билли заказала у Шанель шесть костюмов, по-прежнему прислушиваясь к советам Лилиан. Эллис, к удивлению Билли, делал какие-то пометки в маленьком блокноте, которые им вручили при входе, пользуясь при этом своей старой паркеровской авторучкой, а не изящным золотым карандашиком, которые выдавали всем гостям. Возвращаясь к чаю в «Риц» по улице Камбон, он сказал:
— Лилиан, ваша первая примерка через десять дней.
— Милый мой бедняжка, вы сошли с ума, — отозвалась она.
— Ничего подобного. Я заказал для вас три костюма номера пятый, пятнадцатый и двадцать пятый. Неужели вы думали, что я высижу все это представление и не развлекусь хоть немного?
— Об этом не может быть и речи! — возразила глубоко потрясенная Лилиан. — Я не могу вам это позволить. Никогда! Ни в коем случае! Вы слишком добры, Эллис, но нет, просто нет…
Эллис снисходительно улыбнулся француженке:
— У вас нет выбора. Директриса торжественно заверила меня, что лично проследит, чтобы пошив по моим заказам начался сию же минуту.
— Это невозможно! С меня не сняли мерки, а без мерок они никогда ничего не шьют.
— На этот раз сделали исключение. Директриса клянется, что у нее отличный глазомер. У нее почти тот же размер, что у вас. Нет, как бы то ни было, заказ уже сделан. Если вы не будете их носить, я отдам их директрисе.
— Просто смешно, — отчаянно сопротивлялась Лилиан. — Я говорила за обедом, что давно не люблю эту женщину. Эллис, я обвиняю вас в шантаже.
— М-да. Называйте это как хотите, моя милая бедняжка.
— О! О! — Впервые в жизни графиня не могла найти слов, а ведь француженка с молоком матери впитывает умение находить слова.
Эллис заказал именно те костюмы, которые она сама выбрала бы для себя. Она не остановилась бы ни перед чем, лишь бы получить один из этих костюмов — пятый, пятнадцатый или двадцать пятый. Но все три сразу!
— Послушайте, Лилиан, или вы поступите по-моему, или у вас будут большие неприятности. Вы ведь этого не хотите? Я принуждаю вас, дорогая, с американской непримиримостью, и вам некуда деваться. — Эллис пытался принять угрожающий вид, но лицо у него было очень довольное.