Джез была спокойна и холодна, голос ее звучал ровно.
– Мое место? – Фиби так и подпрыгнула на стуле. – Мое?!
– Для новой «Тостады», – бросила Джез, повернулась и вышла из комнаты.
– Все прошло как нельзя лучше, – сказала она, вернувшись в студию Пита и принимая комплименты от мужчин.
– Послушай, Джез, что с тобой произошло? – воскликнул Пит. – Ты просто начинаешь меня пугать! Все наши проблемы решены, а обед еще не остыл!
– О, Пит, милый мой, мне недавно пришлось иметь дело с такими мошенниками, что я немного поднаторела в подобных делах. Но я совсем забыла про Гэйба! Что мы будем делать с его помещением?
– Не беспокойся, он не скоро приедет. Он получил какую-то очень хорошую работу в России и пробудет там довольно долго. Куда, он сказал, он едет, Мэл?
– Кто его знает. Он как-то очень быстро собрался и уехал, прихватив с собой десять катушек какой-то доисторической пленки и пробормотав что-то о том, что собирается отразить воздействие важнейших и рискованных капиталистических преобразований на правительство Украины. Он, кажется, собирался пробыть там до самого конца, даже если все это протянется до лета. Я не очень-то вникал в детали. Вспомнил! Он собирался в Киев, откуда сам родом.
– А он случайно не с Милошем Форманом отправился? – спросила Джез, давясь от смеха: она представила себе Сэма и Гэйба, которым придется провести в Киеве долгую русскую зиму!
– Точно! Именно так он и сказал... Слушай, а что ты спрашиваешь, если сама все знаешь?
– Видишь ли, я не была до конца уверена...
– Джез, прекрати смеяться, а то рисом подавишься!
– Как прошел визит в большой город? – поинтересовался Кейси, когда на следующий день встретил ее на ранчо.
– Восхитительно. И мне страшно понравился Стив Джонсон.
– Отец так и сказал. Какие новости: хорошие или плохие?
– Скорее просто никакие. Я могу либо стать одним из основных вкладчиков в ряд крупных предприятий, либо провести следующие лет двадцать в тяжбах, финансируя таким образом Американскую коллегию адвокатов. Пока обдумываю, какой вариант лучше.
– Тебе неприятно об этом говорить?
– Просто хочу забыть обо всем.
– Может, проедемся верхом?
– А кто тебе разрешил садиться в седло? – подозрительно спросила Джез.
– Доктор. Я был у него сегодня утром, и он сказал, что я стал как новый.
– Откуда он знает?
– Слушай, умница, ну-ка прекрати! Давай снимай свои городские шмотки, и поехали, пока еще светло.
Спустившись на дно лощины, перерезавшей один из холмов, где ежегодно проводилась фиеста, Кейси пустил коня шагом, а потом и вовсе остановился и огляделся вокруг.
– Помнишь? – спросил он.
– Фиесту? Конечно!
– Не только фиесту. Вообще это место.
– А что в нем такого?
– Мы впервые встретились здесь. Я тогда нарочно бросил тебе тарелку с чили, а ты назвала меня дураком. Впрочем, это лучше, чем «фашистская свинья».
– Слушай, а ты становишься сентиментальным. Мне это не по душе.
– А если мне так хочется, – упрямо проговорил Кейси. – Навсегда запомню ту ночь.
– И я, – неожиданно серьезно произнесла Джез. – Я тогда и подумать не могла, что это будет последняя фиеста здесь... Как хорошо, что я не умею предсказывать будущее.
– А мне бы хотелось, – с чувством произнес Кейси.
Он пришпорил лошадь и пустил ее легким галопом, осторожно взбираясь по склону лощины вверх. Джез ехала следом, внимательно наблюдая за ним: конечно, он не солгал, сказав, что доктор разрешил ему ездить, но все же она волновалась за него. Он сидел в седле непринужденно, легко, так что было трудно понять, с какой стороны прошла пуля, и тем не менее Джез решила, что в первый день не стоит перенапрягаться.
– Поезжай за мной, – крикнула Джез, поравнявшись с ним, и поехала по широкому плато к краю высохшего русла, туда, где обнаружила когда-то пологий спуск вниз, даже лошади было легко его преодолеть. – Сюда, – сказала она, указывая на легко различимую, созданную природой тропу. Джез осторожно вела лошадь по глубокой складке между холмами, густо поросшей вековыми дубами и сикоморами – их густые кроны образовывали над головой серо-зеленый, сверкающий солнечными бликами шатер.
– Давай спешимся и немного отдохнем, – предложила Джез и соскочила с лошади, ступив на землю, покрытую мягким ковром листвы, в течение многих столетий слетавшей с сикомор.
Кейси последовал ее примеру, и они сели на землю, прислонившись спиной к дереву.
– А теперь объясни, что означает твое последнее замечание. Зачем тебе предвидеть будущее? Какая от этого польза? Разве не лучше жить сегодняшним днем и не знать, что ждет впереди?
Кейси молча посмотрел на нее, словно хотел навсегда запомнить, как она сейчас выглядит. Рассеянные лучи солнца, падающие сквозь листву, высвечивали каждый волосок на ее пушистой голове, некоторые казались золотисто-коричневыми, другие – золотисто-рыжими, какие-то – золотисто-бежевыми. Он никогда не мог точно определить их цвет. Кейси перевел взгляд на прямые и чем-то особенно милые линии ее бровей, слегка приподнятых от любопытства; дерзко задранный носик; тонкий и четкий контур верхней губы, создававшей удивительный контраст с нижней, говорящей об откровенности и прямоте. И хотя он знал, что кожа не может быть из золота, ее кожа казалась ему золотой, и глаза тоже были золотыми, и сама она была маленьким золотым божком из далекого первобытного прошлого, созданным для того, чтобы мучить его, чтобы наказать его за все прегрешения, которых он не совершал, наконец, чтобы свести его с ума, его, самого нормального человека на свете, чем он всегда гордился. Судьба послала ее на его голову, чтобы преподать ему урок, излечить от дерзости и нахальства, отнять его ирландское счастье, показать ему, что он ничего не стоит на этом свете и что он должен с благодарностью вспоминать те годы, когда не был знаком с девчонкой по имени Хуанита Изабелла Килкуллен.
– Не смотри на меня так! – воскликнула Джез. Она вдруг почувствовала себя не в своей тарелке. – Лучше ответь на мой вопрос.
– Если бы я мог предугадывать будущее, я бы никогда в жизни не предложил свои услуги твоему отцу, – медленно выговорил Кейси.
– Мне и в голову не приходило, что все так плохо, – сказала Джез, ошеломленная и обиженная его словами. – Ты, казалось, был доволен или очень хорошо делал вид, что доволен... человеком, которому нравилось, как ты работаешь. Выходит, ты меня обманывал.
– Вот, что я говорил! Еще один пример! Почему-то все, что я ни скажу, обязательно выходит невпопад. Пытаюсь что-то сделать для тебя, снова не так. Хочу поцеловать тебя – плохо, соблазнить – и того хуже. Мне нельзя даже стоять рядом с тобой – я непременно испорчу бабушкин платок! Что за жизнь!