– Но ведь твой отец занимается буксирными судами, – произнесла Джез в оцепенении, мучительно пытаясь осмыслить поразительный ход событий.
– Буксиры – это лишь незначительная часть того, чем он занимается. Он готов переключиться на что-то новое. Ему нравится перспектива. К тому же в Нью-Йорке ему одиноко, и он даже подумывает перебраться в Калифорнию.
Кейси поправил большое полено, так что огонь запылал жарче.
– Но, Кейси, как же ты? Ты ведь всегда хотел иметь большое ранчо, – сказала Джез смущенно. – По скотоводческим меркам это будет совсем маленькое.
– Да, я всегда хотел заниматься скотоводством, но теперь, побыв немного главным ковбоем, я понял, что из меня никогда не выйдет настоящего пастуха – мне в седле не хватает факса. – Повернувшись, Кейси улыбнулся, удовлетворенный разгоревшимся вовсю огнем. – Есть и еще одна причина... и очень серьезная. Я полюбил эту землю, именно этот конкретный кусок земли. Здесь все напоминает о том, как я тебя люблю и как я отношусь к твоему отцу, как мы с тобой говорили об истории этой земли и как вдвоем пытались ее спасти. Я просто не могу теперь представить, как это – вдруг взять и уехать в какое-то другое место.
– Но, Кейси, дорогой, я...
– Джез, ты помнишь тот вечер, когда вслух мечтала о новом городе, когда мы нашли Трех Стражей? Эта твоя идея настолько захватила меня – как ничто другое! Я имею деньги в десятках крупных дел, но это – единственное, куда бы я лично действительно хотел вложить капитал! Послушай, Джез, не подумай, что я готов сделать это из одной любви к тебе. Ни один бизнесмен не поставит на карту столько денег и не пожертвует своим временем ради проекта, в будущем которого он не вполне уверен.
– И у вас с отцом есть такие деньги, чтобы выкупить треть участка?
– Ну, с небольшим участием еще одного парня – в общем, да.
– Я и не знала... то есть ты никогда не говорил... ты настолько богат?
– В некотором смысле – да. У нас неплохие прибыли.
– А что, если бы тебе не нужно было ни от кого откупаться? Что, если бы ты просто мог пойти и построить новый город, не платя за землю?
– Лучшего помещения капитала нельзя было бы и желать. Чем меньше занимаешь... Но зачем мучить себя несбыточными предположениями?
– Ну... – Глаза Джез сверкнули озорством. – Ну...
– Ну? Никогда ты не говорила этого слова таким тоном... как курица размером со слона, несущая золотые яйца... – Он с сомнением посмотрел на ее торжествующее лицо.
– Я сегодня очень мило поболтала с Вэл и Фернандой. Они ничего не будут продавать. Они тоже хотят строить новый город!
– Повтори, что ты сказала!
– Ты и так слышал.
– Но как... Как тебе удалось?
– Это довольно сложно. Я объяснила им все получше. Получилось что-то вроде: «Давайте-ка, ребята, устроим им представление!»
– Ты ведьма!
– Не такое уж плохое слово, – сказала Джез, в восторге от себя самой.
– А что ты сказала, кода они спросили о финансовых партнерах в совместных предприятиях, о строительстве тридцатипятимильного трубопровода от Йорба-Линда для водоснабжения, о соотношении между конторскими зданиями и отдельно стоящими промышленными сооружениями, о внутренней системе транспорта?
– Это все детали, – сказала Джез беззаботно, отмахиваясь от его вопросов. – Мы обсуждали главное, а не детали.
– Да из вас троих никто ни черта не смыслит в градостроительстве!
– Конечно, – величественным тоном ответила Джез. – Идея в какой-то степени моя, но это вовсе не означает, что я собираюсь вдаваться в проблемы кубических метров канализации. Для инфраструктуры – я правильно употребляю это слово? – существуют мужчины. Вы в этом сильны. Не то что женщины не сумели бы, если б захотели, но у некоторых из нас есть более интересные занятия. На самом деле я, кажется, дала Вэл и Фернанде понять, что ответственным за инфраструктуру будешь ты.
– Что ты имеешь в виду – «на самом деле»? Ты им так и сказала?
– Мне пришлось заверить их, что они будут в твоих надежных руках.
– Минуточку, Джез. Ведь ты сказала им об этом до того, как я сообщил тебе, что не стану покупать большого ранчо.
– Считай, что я выдала желаемое за действительное, – сказала она жалобно, но почтительно. Господи, подумала она, у Кейси опасная манера цепляться к словам. Надо будет об этом помнить.
– Это просто мошенничество!
– В конечном счете – нет! – возмущенно воскликнула Джез.
– А потом ты бы отговорила меня от покупки ранчо и убедила остаться здесь, – произнес он задумчиво, не замечая ее слов.
– Ну, я бы попыталась, ведь, в конце концов, моя собственная работа в основном здесь, а не в Монтане или Техасе – или где там еще есть большие ранчо. Но если бы ты все же был настроен покупать большое ранчо, конечно, я бы поехала с тобой, слегка бы побрыкалась и поскандалила, но никогда бы не отпустила тебя одного. Фотографом я могу работать где угодно. Для этого и существуют самолеты.
– Гм-м.
Кейси взвешивал все, что он знал о Джез – об этом стойком, хитром, непростом, целеустремленном, земном, похожем на газель, властном, озадачивающе самоуверенном и ненадежном создании, которое он завоевал, когда уже совсем было потерял всякую надежду.
– Ты не веришь, что я поехала бы с тобой на край света?
– Как ни странно – верю.
– Как Марлен Дитрих, – мечтательно пробормотала Джез, ряд за рядом расстегивая крошечные потайные крючки, с которыми ни за что не совладали бы большие пальцы Кейси.
– Дитрих?
– В «Марокко», когда она уходит от десятка обожающих ее – несмотря на ее скверный характер – мужчин, уходит к Гарри Куперу. Он марширует с Иностранным легионом, а она сбрасывает туфли на каблуках и идет за ним босиком по горячему песку... ну, ты знаешь.
– И каждый раз, когда я вижу эти кадры, мне приходится смахивать слезинку, – признался Кейси, – только никому не говори.
Джез издала счастливый вздох.
– Как это чудесно, что ты такой же дурак, как и я, – сказала она.
Глаза ее слипались. Вдруг Кейси вышел из комнаты. Он быстро вернулся с кипой одеял и бросил их на пол перед камином.
– А сейчас, – скомандовал он, – быстро раздевайся! Когда на тебе не будет ничего, завернись в одно из этих одеял, сиди здесь и жди, не двигайся, и не жалуйся, и не возражай.
– Слушаюсь, сэр!
– Я вспомнил про этот чили. Я хочу есть, в конце концов. И я иду на кухню, чтобы положить себе полную тарелку, которую я намерен принести сюда и есть здесь, а если произойдет что-нибудь непредвиденное, то пострадает только старое одеяло. Я понятно говорю?