Раздевшись догола, не сняв только колготок, Джез вдруг в безумном вдохновении схватила мини-юбку, сплошь покрытую зелеными блестками, заправила в нее зеленую же рубашку, выхватила совсем древний темно-зеленый вельветовый блейзер из груды одежды, которую она вот уже два года собирается раздать, нашла какие-то черные лакированные туфли на высочайшем каблуке и пару больших массивных стеклянных серег от Ив Сен-Лорана, которые ей обошлись в тысячу баксов три года тому назад. И они стоят того! Прекрасно! Теперь все! Отталкивающий холод древнего блейзера, дразнящая рубашка, дерзость мини-юбки и умышленно не соответствующие костюму, слишком уж блестящие серьги.
Услышав звонок, она важно прошла к двери. Кейси Нельсон стоял снаружи в свободных слаксах, пиджаке от Армани и в тонкой водолазке из коричневой шерсти.
– Привет, – пробормотала она. – Ты как раз вовремя.
Как это, удивилась она, он точно угадал, что нужно надеть в «Спаго»?
– Ты выглядишь, как... рождественская елка... великолепная рождественская елка, – произнес он в восхищении, поворачивая ее перед собой.
– Решила одеться по сезону, – как можно легкомысленнее ответила Джез.
Как же это она забыла, что до Рождества осталось меньше месяца? Это было в ее стиле – никогда не одеваться по сезону. А теперь все выглядело так, будто она нарядилась специально для рождественского представления в каком-нибудь детском саду. Вот ведь влипла! Но слишком поздно, чтобы что-нибудь изменить.
– Готова? – спросил он.
– Пойдем, – поспешно согласилась Джез.
Если бы он зашел в квартиру, он бы увидел ее спальню, за которой располагался огромный стенной шкаф. Она забыла закрыть дверцу, и вид был такой, будто там шла распродажа тряпья.
Кейси вел машину по дороге в «Спаго» в молчании, которому при описании часто дается определение «дружеское», но оно заставляло Джез нервничать. Они не были старыми друзьями, не были близкими друзьями, не были любовниками. Они были всего-навсего четвероюродные брат и сестра, которые обменялись всего несколькими словами и несколькими поцелуями. Подумаешь, поцелуи между кузеном и кузиной – такое далекое родство, какое только можно себе представить. И конечно, его обязанность развлекать ее.
Они оставили машину на охраняемой стоянке, расположенной немного выше «Спаго», и начали спускаться по крутой пешеходной дорожке ко входу. У дорожки, как всегда, целая толпа фоторепортеров ожидала момента сфотографировать какую-нибудь звезду.
– Эй, Джез, где же Сэм? – крикнул один из них.
– Сэм собирается прийти сегодня? – спросил другой.
– Джез, так ты надуваешь Сэма? – спросил третий.
– Не обращай на них внимания, – посоветовала Джез Кейси. – Они изобретают все это, чтобы поддразнить меня. Профессиональная ревность.
Внутри обычная толпа собралась у бара. Бернард заметил Джез и, немедленно подойдя к ней, чмокнул в щеку.
– Ты выглядишь великолепно, Джез, уже готова к Рождеству, а? – сказал он.
Потом повернулся к Кейси и дружески обнял его за плечи.
– Твой столик ждет тебя, Кейси, – заверил его Бернард и провел их в первый зал, повернув налево.
В конце зала находилась открытая кухня. Справа от стойки, отделяющей кухню, находился лучший стол во всем заведении, который всегда отводили для компаний из шести или восьми человек. Рядом стоял второй по значимости столик для четырех или даже пяти человек. Сегодня они поставили столик поменьше, для двоих, как раз в нише у окна, превратив его в «столик для влюбленных», на который находящиеся в заведении обращали внимание больше, чем на какой-либо другой. Бернард провел их прямо туда, и, как и полагается, все посетители подняли на них пристальные взоры. В «Спаго» не считается невежливым пристально рассматривать других.
– Как я понимаю, ты часто здесь бываешь? – спросила Джез у Кейси после того, как они уселись на свои места.
– Всегда, если случается пообедать в Лос-Анджелесе. Я хотел принять участие в инвестициях вместе с Вольфом, когда он только начинал это дело, но он не нуждался в моих деньгах. У меня есть доля в новом пивоваренном заводе, и он знает, что я хотел бы участвовать с ним во всем, чем он занимается. Этот человек – гений.
А, вот это все объясняет, подумала Джез. Кейси был инвестором! Все знают, что инвесторам предоставляют лучшие столики, для чего они, собственно, и вкладывают деньги. Как отметила Джез, Кейси заслужил право на столик, хотя ей это и было не по душе.
Появился Ренэ, симпатичный официант в фартуке. В руках у него был поднос.
– Вольф видел, как вы вошли, мистер Нельсон, и прислал вашу любимую пиццу по-еврейски. О, добрый вечер, мисс Килкуллен, вы так быстро вернулись?
Джез кивнула. Любимая еврейская пицца Кейси? А где же ее любимая еврейская пицца? Она ведь всегда заказывала именно такую пиццу, покрытую кусочками великолепной копченой семги поверх тонкого слоя чего-то похожего на сливочный сыр, но в десять раз превосходящего его по вкусу.
– Джез, ты не возражаешь против холодной водки? – спросил Кейси.
– Нет, конечно.
– Давай не будем разглядывать меню, пока не покончили с пиццей, о'кей? Кто знает, что нам захочется после этого?
– Кто знает, действительно? Папа сказал, ты расскажешь мне все о том человеке, который пытался купить ранчо.
Джез слушала очень внимательно, пока Кейси говорил.
– Когда этот негодяй в конце концов отчалил, – заключил Кейси, – Майк выпил двойную порцию бурбона, чтобы избавиться от вкуса «Перрье» во рту, и провел весь вечер в джипе, проверяя заборы, чтобы удостовериться, что Розмонт не делает под них подкопы и не ищет нефть.
– Не может быть!
– Честно. Он сказал, что Розмонт сделал из него параноика: он долго еще видел, как этот вертолет все летал и летал взад и вперед над его землей. Он сказал, что теперь точно знает, что чувствовал Фауст, встретившись с дьяволом. Разница была только в том, что Майк не захотел продаться.
– Не очень-то легко вести такой образ жизни, который уже ушел и больше нигде не существует, только у нас и у Дика О'Нейла, – медленно сказала Джез. – Но отец никогда не изменится, и он будет жить до ста лет, как и его дед. Я предполагаю, что для некоторых он выглядит почти... да, почти как эгоистичный одинокий старик, владеющий землей, на которой могли бы жить тысячи людей, но отец знает, что если ранчо уйдет, оно уйдет навеки и ничего не останется, только немного старых фотографий, чтобы показать людям, какова была жизнь в Калифорнии. Он чувствует себя так, будто обязан сохранить что-нибудь от прошлого, знает, что он самый последний, кто не дает ему исчезнуть, кто сдерживает так называемую «поступь прогресса». И я его полностью понимаю.
– Я тоже! – с жаром сказал Кейси.