Шорт сказал, что у него намечены очень приятные прогулочные маршруты. Шеннон велел одному из своих секретарей навести справки об этом имении, и тот доложил, что оно называется «Плантация Фэрфакс» и занимает семьсот двадцать девять гектаров. Там имеется собственная взлетно-посадочная полоса для частных самолетов, а имение обслуживают двенадцать человек прислуги, и оно стоит, по самым скромным оценкам, четыре миллиона долларов.
От Шеннона не потребовалось больших усилий, чтобы понять: если ему придется скакать верхом по площади почти в восемьсот десять гектаров, то он вынужден будет проводить в седле не один час. Шеннон был умным человеком, известно, что умный ирландец по уму даст сто очков вперед любому другому представителю человеческого племени. Один самый уважаемый Шенноном ирландец, а именно Джордж Бернард Шоу, как-то сказал: «Если бы жизнь состояла из одного счастья, то это никто не смог бы. выдержать. Это был бы конец света». Пэт Шеннон мрачно усмехнулся, вспомнив его слова, и в пятидесятый раз за вечер послал свою лошадь в легкий галоп.
— Вы делаете успехи, — сухо произнес Чак Байере тоном, отнюдь не соответствовавшим содержанию его реплики.
У него никогда прежде не было подобного ученика, и он надеялся, что такой ученик больше никогда не появится. Шеннон заявил, что желает научиться ездить верхом. Ради бога, тысячи людей уже научились этому. Но никто прежде не требовал, чтобы его научили ездить рысью уже к концу первого занятия, легким галопом — к окончанию второго и настоящим галопом — к концу третьего.
Байере предупредил, что это невозможно и что Шеннон в конце концов переломает себе кости, а затем заставил его подписать документ, гласивший, что конюшня не несет ответственности за любые травмы ученика, но что Шеннон, в свою очередь, отвечает за любые травмы лошади. Однако этот чудак действительно галопировал уже после трех уроков.
Неумение ездить верхом скорее всего послужило для Шеннона своего рода вызовом, на который он должен ответить, неким препятствием, которое необходимо преодолеть. Он приезжал на занятия полностью сосредоточенным и брался задело, словно каторжник. Шеннон ненавидел часы, проводимые им в манеже, столь же неистово, сколь Байере ненавидел учить его.
За весь месяц у них лишь однажды случился разговор, выходящий за рамки формальных отношений ученика и тренера. Как-то раз Байере заметил, что Шеннон сильно прихрамывает в своих новых сапогах, приобретенных у «М. Дж. Ноуд Инк.», солидной фирмы, снабдившей его также великолепной одеждой для верховой езды.
— Какие-то проблемы с сапогами, мистер Шеннон? — не без злорадства заметил Байере.
— Стер лодыжки до крови, — равнодушно ответил Шеннон, говоря об этом, как о чем-то несущественном. — Полагаю, что так бывает всегда, когда разнашиваешь новые сапоги.
— Совсем необязательно, но далеко не все переносят это так стойко, как вы.
— Какой размер обуви носите вы, мистер Байере?
— Двенадцатый.
— Это мой размер. Не продадите ли мне свои сапоги?
— Что? Нет, мистер Шеннон, вряд ли вам понравятся мои сапоги.
— И все же они мне понравились. Это как раз то, что мне надо. Прекрасная кожа и хорошо разношены. У нас с вами один размер, а у вас наверняка есть еще несколько пар.
— Разумеется.
— Я заплачу столько, сколько вы скажете, Байере, но я хочу купить ваши сапоги. Готов заплатить за них вдвое дороже, чем заплатили вы при покупке, нет, черт побери, втрое.
— Вы в этом абсолютно уверены, мистер Шеннон? — спросил Байере, не подавая виду, насколько он оскорблен.
— Господи, ведь это просто сапоги, а не какая-либо святыня! — воскликнул Патрик, не замечая собственной наглости. Все три последних часа он испытывал страшную боль, но ни за что на свете не признался бы в этом.
— Они — ваши, — отрывисто бросил Байере. — Отдаю даром.
Он многим занимался в своей жизни, но никогда не торговал поношенной обувью.
— Спасибо, Байере, — ответил Шеннон, — я высоко ценю вашу щедрость.
Он считал, что Байере поступил так, как обязан был поступить мужчина в подобной ситуации, как бы он ни пожалел затем об упущенной выгоде. Бизнес есть бизнес. Шеннон не имел ни малейшего представления о том культе вещей и о трепетном отношении ко всем кожаным штуковинам, который царит в мире лошадников.
Скряга ты, Пэт Шеннон, что бы ты там ни воображал о себе, мать твою, думал Байере, вручая ему свои поношенные сапоги.
Многие люди, бывшие рядом с Шенноном в разные периоды его жизни, не очень лестно думали о нем, и все они рано или поздно убеждались в том, что самые худшие их предположения на его счет оказывались верными. Мало кто из них любил Шеннона, но, если бы даже тот узнал об этом, вряд ли он сильно удивился. Его это мало заботило, тем более что, карабкаясь все выше, он даже не вспоминал имен этих людей. Он был авантюристом чистой воды и всего, чего он достиг, добился сам, следуя только им самим намеченным планам и ни у кого не прося советов.
Мало кого в деловом мире Шеннон считал себе равным. По крайней мере, ни один, кто унаследовал свое состояние от родителей, как бы велико оно ни было, не мог быть причислен в его глазах к этой избранной группе. Они должны были сделать себя сами. Бог видит, он же сумел!
Еще находясь в сиротском приюте, Шеннон удостоился стипендии для продолжения образования в частной католической школе для мальчиков имени Святого Антония. Эту стипендию для мальчиков-сирот, обнаруживших отличные способности в учебе и спорте, учредил бывший воспитанник школы, пожилой бездетный миллионер. Очутившись в школе Святого Антония, Шеннон впервые попал в совершенно новый мир, который ему предстояло завоевать. Ему были незнакомы те мальчики-из высшего среднего класса Восточного побережья, среди которых он оказался; все, что те считали само собой разумеющимся, было для него непознанной страной. Первые два года он наблюдал, прислушивался, изучал, чувствуя себя гораздо уютнее в компании взрослых преподавателей и воспитателей, чем среди своих сверстников. Благодаря няням из приюта, обучавшим его, он всегда говорил правильно; к тому же, на его счастье, в школе считалось обязательным ношение формы, и все мальчики были одеты одинаково. Он привык к тому, что его черные волосы должны быть коротко подстрижены, что его агрессивность на футбольном поле и способности к бейсболу только приветствуются, и к тому, что, как бы ни изнурял он учебой свой мозг, предпочтительнее демонстрировать знания и интеллект во время экзаменов или в контрольных работах, а не в классной комнате.
С юных лет он готовил себя к тому, чтобы прорваться наверх. Пэт Шеннон очень тщательно выбирал среди товарищей тех мальчиков, с которыми хотел бы подружиться, и наметил для себя одноклассников, выделявшихся среди остальных не столько выдающимися способностями, сколько наличием характера. К моменту окончания школы у Пэта было шестеро друзей, с которыми он не расставался. Верность друзьям была его религией. Если бы кто-то из друзей попросил его без объяснения причин, скажем, послезавтра днем встретиться, например, в Сингапуре, Пэт обязательно был бы там к назначенному сроку. И его друзья отвечали ему тем же. Лишенный в детстве семьи, он создал ее для себя из своих друзей. Этот жестокий человек имел любящую душу, но предпочитал, чтобы его любили немногие, и в этом была его сила.