Меня умиляет логика сотрудников продовольственных супермаркетов. Я еще могу простить им микроскопические порции фасованного товара: двести граммов шоколадных конфет, триста граммов кальмаров, пятьсот граммов куриных грудок — всегда можно сделать суровое лицо и плюхнуть в корзинку три упаковки нужного продукта. Но сами корзинки! Они могут выдержать максимум четыре-пять килограммов!
А женские сумочки! Магазины изобилуют безумным количеством клатчей и прочих кошельков для одиноких гламурных дамочек, игнорируя при этом потребности женщин глубоко семейных и хозяйственных. Я не могу назвать изделие из кожи сумочкой, если в него не поместится пара свежих номеров моего 86-полосного глянцевого журнала формата А-4, сменная обувь ребенка, пакет с фруктами, по батону белого и черного хлеба, литр молока и цыпленок к ужину. Хорошо еще, что я не таскаю с собой мобильник.
На первый взгляд, «одинокая женщина» — существо, достойноежалости. Но похоже, что именно о ней думают все мужчины на свете, от учеников фасовщиков бакалеи в супермаркетах до ведущих инженеров-проектировщиков газовых плит и микроволновых печей, не говоря о дизайнерах дамских сумок и прочей кожгалантереи.
— Мам, а ты не будешь ругаться?
Этот вопрос всегда повергает меня в ступор.
— Можно подумать, что тебя когда-либо много ругали, наказывали и даже пороли розгами по субботам после бани, — недоумеваю я. — Ты можешь припомнить, когда и по какому поводу тебе в последний раз делали серьезное замечание?
— Нет, — счастливо улыбается Полина.
И все равно этот вопрос, пусть даже поставленный ребенком исключительно в эмпирических, даже диалектических целях, заставлял мое сердце биться часто, взволнованно и совершенно неритмично.
Ругать ребенка — значит обижать заведомо слабого.
Открою тайну: в первом классе с годовой контрольной работой по математике моя дочка не справилась — это звучит более изысканно, нежели «она получила двойку». Как объяснила утешавшая меня учительница, по существующим нормативам оценка «два» ставится, если неправильно решена задача. Предложенная на контрольной задача была легче не бывает: на одной грядке росли пять цветочков, а на другой — на два цветочка больше. Сколько цветочков росло на второй грядке? Полина вычислила количество цветов на второй грядке (семь), а затем сложила имеющиеся величины, определив совокупную урожайность наличествующих земельных угодий (двенадцать) — чего мелочиться. Поэтому и окончательный ответ в задаче получился неверным.
Ругать ребенка — значит обижать заведомо слабого
Дома я не то что не ругала дочку — я бурно восхищалась ее мощными аналитическими и логическими способностями. Я напророчила неуспевающей по математике малютке светлое научное будущее, прочную пятерку по всем математическим и околоматематическим дисциплинам. Главное, что я тогда сделала, — не отбила у ребенка интереса к математике, особенно к сложным задачам в два действия, и не опустила дочкину самооценку, упрекая первоклассницу в неспособности хорошо учиться и не ставя ей в пример более успешных подруг.
Не скрою: я довольна своим толерантным отношением к возможным промахам ребенка, можно даже сказать, временами горжусь собой, вспоминая и этот эпизод, и множество подобных.
Например, когда дочка потеряла пакет с новыми кроссовками и спортивным костюмом, я не рыдала о нелегкой доле матери младшеклассницы, не сетовала на высокие цены, а рассказала о том, как в первом классе, заболтавшись с подружкой, забыла портфель в автобусе.
Наверное, каждому из нас — и взрослому, и ребенку — порой важно услышать от другого человека справедливые рекомендации о том, что нам нужно изменить в себе, над чем следует поработать. Но сначала, прежде чем штурмовать новые вершины, открывать новые земли и писать новые книги, важно понять и прочувствовать, что у нас для всего этого есть огромный потенциал, что сумма наших добродетелей многократно перекрывает горстку недостатков, что наши победы и достижения закономерны, а ошибки настолько случайны и мизерны, что на них не стоит обращать внимания.
На родительском собрании бурно обсуждалась церемония проведения школьного выпускного бала по случаю перехода учащихся из начальной школы в среднюю, из четвертого класса — в пятый. На повестке дня — подарки и грамоты, фуршет и вояж, а главное, памятные альбомы фотографий.
— Есть варианты по триста пятьдесят, по четыреста восемьдесят, по пятьсот и по шестьсот тридцать рублей, — хорошо поставленным голосом зазывалы-коробейника вещал менеджер из фотоателье.
Родительницы суетились, волновались, поправляли запотевшие от возбуждения очки и тянули дрожащие руки, спеша приобщиться к образцам современного фотоискусства. Потом все дружно голосовали за понравившийся образец и шуршали купюрами, отсчитывая нужную сумму.
Не надеясь на память, люди доверяют пленке или цифре то, что должно, по их мнению, согревать сердца всю оставшуюся жизнь. Или охлаждать души в знойный июльский полдень. Но чем больше становится этих материальных свидетельств счастливых моментов, тем меньше их магическая сила. А три, пять, десять черно-белых фотографий из прошлого хранятся, как сокровища.
Вот старая выцветшая фотокарточка, на которой толстый мальчик в шерстяном костюмчике обиженно надул губы. На ее обороте размашистым маминым почерком: «Леночке два года». Мне кажется, что я помню тот день, когда мы с мамой ходили в фотоателье в старом центре, и колючий нелюбимый костюмчик, и даже занятного фотографа, изо всех сил старавшегося меня рассмешить. А может, это никакие не воспоминания, а просто мои фантазии…
А здесь мне уже четыре года. Я изображаю зайца на садиковом новогоднем утреннике. На мне белое шелковое платье с голубыми завитушками — «золушками», как я их почему-то упорно называла, и серые кожаные сандалии из «Детского мира» на улице Мира. Щекам тесно в белой полотняной шапочке-маске, туго завязанной под подбородком, как платок. Старательно накрахмаленные мамой заячьи уши добросовестно торчат вверх и чуть вправо. Над пухлыми коленками и локтями видны ямочки. Я улыбаюсь открыто и счастливо.
А здесь запечатлен мой звездный час в детском комбинате номер восемь. Новый год в подготовительной группе. Я — королева льдинок в бумажной короне, расписанной серебристой краской, голубом батистовом платьице с рюшами, сшитом моей бабушкой Ниной, и синих резиновых тапочках, специально подобранных по цвету к праздничному наряду. И этот, и предыдущий снимок тоже черно-белые, но я прекрасно помню детали и цвета одежды.
Несколько интересных фотокарточек школьных лет: я с новеньким пионерским галстуком на щуплой девичьей груди, горящим взором и двумя длинными косами; я с подругами в зимнем лагере, на мне кроличья ушанка и валенки. Я в первом настоящем полувечернем платье из ацетатного шелка с роскошной оборкой по подолу. А это я снималась на комсомольский билет в четырнадцать лет — брови вразлет, белый кружевной воротничок коричневого форменного платья и недоразумение вместо прически.