Теперь факир, уже без наручников, сидел между астматиком-марокканцем и портящим воздух пакистанцем. Сгорая от любопытства, в какую новую западню он теперь угодит, и просто стараясь убить время, он стал задавать вопросы о Барселоне своим милым соседям. Что там можно увидеть? Что можно делать? Можно ли купаться в это время года? Бывают ли там муссоны? Что такое донат? Да, кстати, есть ли там ИКЕА?
Но все его вопросы оставались без ответа. Не то чтобы двое беспаспортных не хотели поболтать, как раз наоборот, но ни тот ни другой ни разу не ступали ни ногой, ни кончиками пальцев на землю Каталонии, а уж тем более Испании.
Пакистанец прибыл в Европу из аэропорта Брюсселя с фальшивым бельгийским паспортом, а потом уже попал в Англию на грузовике между двумя ящиками с капустой. Но при нем нашли веер (он не переносил капустного духа), и для парней из UKBA этого оказалось достаточно, чтобы заявить, что этот беженец прибыл из Испании, поскольку всем известно, что только испанцы еще пользуются сейчас этими архаическими вентиляторами на ручной энергии.
Марокканец же попал в шенгенскую зону из Греции, совершив большое путешествие по Средиземноморскому бассейну, потом пересек Балканы, Австрию и, наконец, Францию, спрятавшись в тайнике в полу автобуса с греческими туристами. Кружки при нем не было, но англичане нашли у него в кармане деревянную ложечку, черенок которой сломался во время пути. Один из агентов, только что проведший отпуск в Севилье, опознал в ней кусочек кастаньет, и судьба представителя Магриба была тут же решена. Хоп, в Испанию!
– А у тебя? – спросил пакистанец. – Что у тебя нашли?
– Ничего, – ответил Аджаташатру, пожав плечами. – Они просто нашли меня самого вместе с суданцами в грузовике с товарами, а суданцы приехали из Барселоны. – Он повернулся и указал на шестерых негров в четвертом ряду.
– Если я правильно понял, никто из нас троих не был в Барселоне, – заметил марокканец.
– Я думаю, что мы в этом самолете не одни такие, – заключил пакистанец.
– Чтобы англичане заподозрили, что ты из Испании, достаточно при аресте иметь гитару или усы, тогда да, я думаю, не только мы в таком положении…
Он незаметно указал на человека в их ряду, у которого были густые темные усы и черная полотняная шляпа.
– Друзья, рассматривайте это как бесплатную туристическую поездку за счет королевы! – заметил голос с сильным русским акцентом позади них. – Меня затолкали в этот самолет, потому что я раскатисто произношу «р»!
* * *
На городской мусорной свалке, неподалеку от которой обосновалось семейство Палурд, ржавый будильник прозвонил восемь.
– Сейчас в Англии… – сказал себе Гюстав, сидя за складным походным столиком, даже не представляя себе, что объект его мыслей находится в двадцати тысячах футов над его головой, в самолете, двигавшемся на огромной скорости к югу, зажатый между марокканцем-астматиком и портящим воздух пакистанцем.
Сказав это, он погладил острое лезвие ножа «Опинель». Единственным его утешением было то, что payoпутешествует в фургоне, запертый в деревянном ящике, без еды и питья. Если чуть-чуть повезет, то судьба, а главное, жажда доделают дело, как бывает с крысами, попавшими в ловушку. Жаль, ему бы так хотелось свести с ним счеты лично, заставить его помучиться медленно, очень медленно.
В трейлере кто-то зашевелился.
На пороге показалась его жена Мерседес-Шаяна, в цветастом пеньюаре. Потом пришла очередь их дочери Миранды-Джессики высунуть нос, светлую растрепанную гриву и намазанную физиономию.
– Ты уже вчера ходила на гулянку! – сказал Гюстав дочери, грозя ей пальцем. – Я велел тебе сидеть дома (в трейлере) и отдыхать. Смотри, на кого ты похожа!
– Не страшно, главное, чтобы Кевин-Жезю меня сейчас не увидел. Я высплюсь в самолете.
– А, красавчик Кевин-Жезю, – сказал отец ироническим тоном, – а я-то полагал, у тебя с ним покончено.
Вместо ответа, девушка зевнула.
– Ты это уже говорил, Гюс, оставь ее в покое.
Мать уселась за столик и налила себе кофе, который сварил муж, когда встал. Она отставила термос и намазала маслом бутерброд для Миранды-Джессики, севшей рядом.
– Нет, это не все. Пошевелитесь немного, если не хотите опоздать на самолет! – бросил шофер такси, отправляясь заводить машину.
Таков был неизменный ритуал, два раза в год Гюстав Палурд, его супруга и дочь покидали семейный дом (трейлер) и отправлялись отдыхать. Первый раз – по случаю цыганских праздников в Сент-Мари-де-ла-Мер. Ежегодно 24 мая, как повелось со Средних веков, цыгане едут в Камарг [23] восславить свою святую покровительницу Сару. Они идут процессией от церкви до самого моря за ее восковой статуей, плачущей золотыми слезами. Это не только паломничество, они встречаются с друзьями по диаспоре, разбросанными по всему свету. Некоторые едут за три тысячи километров, чтобы участвовать в празднике. Семейство Палурд путешествует семь часов на своем такси, разукрашенном по этому случаю. Уже несколько лет они оставляют трейлер (дом) и ночуют у кузенов, которых потеряли в детстве, а позже отыскали.
Это событие супруги пропустить не могли. Они ждали его весь год. А для девушки, наоборот, оно было наказанием, прежде всего потому, что ей пришлось расстаться со своим нынешним возлюбленным и она опасалась, что в ее отсутствие он найдет другую, покрасивее, хотя среди цыганок ей не было равных. Кроме того, девушка ее возраста мечтала не об участии в многотысячной процессии одетых в черное цыган, плачущих и стонущих под тяжестью статуи, весящей несколько сотен килограммов. К тому же ей не шли длинные черные платья и вуали. Ей никогда не нравился стиль Мадонны, она предпочитала издалека смотреть на нечто более вульгарное и нетрадиционное в стиле Леди Гага. Единственным ее утешением по вечерам был поход на арену, где она клеила парней, участвовавших в Торо Писин [24] и в пробеге быков с подпиленными рогами по улицам.