– Господа! Берите свежую камбалу! Сэр!
– Хау мач? – спросил Чаплин.
– Твенти долларз! – ответила без акцента продавщица.
– О! Но я не довезу ее до Голливуда, она испортится!
– Ой, довезете! Я вам выньму кишки!
Тут я во сне начал хохотать, подскочил, ударился о плафон и опять уснул.
За нами ходила по Привозу толпа.
– Кто это? Что-то знакомое… Чем он торгует?
– Это Чаплин.
– Боже ж мой! «Огни большого города»! «Диктатор»! – загудел Привоз. – Чаплин!.. Чаплин!.. Чаплин!..
И вдруг все исчезло. Он летел в сторону порта.
…В следующую ночь он мне приснился только под утро. Я стоял в порту у причала, огромный теплоход медленно отходил от пирса. Чаплин стоял на корме, махал котелком. И уплыл!
Больше он мне не снился. Пока…
Как-то мы с Витей Ильченко приехали на гастроли в узбекский город Мары. Зверская жара. Только распаковали вещи – стук в дверь.
На пороге человек шесть. У одного в руках бутылка коньяка, у другого – кисть винограда килограмма на три. Цветы, арбузы, закуска…
Все это выкладывают на стол – и:
– Здравствуйте! Мы из Одессы!
Познакомились. Предлагают назавтра посмотреть на восьмое чудо света.
Мы, понятно, отнеслись к этому скептически: здесь, в Марах?..
Они обещают заехать за нами утром: мол, полетим на вертолете в пустыню Кара-Кум.
Я стал клевать виноград, а Витя, как обычно, задумался.
– В пустыню… вертолетом… – говорит. – Интересно…
Вертолет, самолет, дирижабль – это для него были магические слова.
В театре нас тогда было десять человек. Они сказали: всех берем! Только наденьте чего не жалко…
В восемь утра у гостиницы стояли две машины, и нас повезли в аэропорт. Это была, по сути, скромная вертолетная площадка. Взлетели. Летим час, полтора, – внизу пустыня, барханы. Я уже нервничаю, Витя, наоборот, наслаждается:
– Смотри, Рома, караван, верблюды гуськом!..
Летчик кричит:
– Это они за границу идут, к своим родственникам!..
– А пограничники? – спрашиваю.
Смеется.
И тут мы стали снижаться. Прямо в песок и сели. Пыль столбом!
И вдруг из-за барханов выходят двое, и в руках у них арбузы. Холо-о-одные! В сорокаградусную жару!
Разрезали мы арбузы и с жадностью уплели. И полетели дальше.
Примерно час еще летели, совсем уже очумели, и внезапно – о боже, действительно чудо! – под нами огромный завод, из алюминия, что ли, прямо сверкает на солнце. Снизу нам машут. Мы сели. Сразу подбежали люди с цветами. Здрасьте, говорят, мы из Одессы. Все? Почти… Есть из Николаева, Херсона, Ташкента… И повели нас на завод.
Он и впрямь оказался восьмым чудом света: посреди пустыни, громадный, полностью автоматизированный. Здесь перерабатывали нефть для оборонки.
Нас накормили. Потом мы полетели на базу, откуда возят рабочих на вахту. А потом главный инженер, казах, позвал нас зайти в юрту, где живет его семья. На полу и на стенах ковры, стульев нет, все сидят на ковре в позе лотоса. К нашему приезду хозяева зарезали барашка, и, конечно, фрукты, арбузы, вино. Уже минут через двадцать мы начали ерзать – с непривычки затекли ноги, заболела спина. А тут из другой комнаты высовывается рука с подносом, а на нем – печень барашка, почки, яйца… Все свежезажаренное, прямо шипит, и аромат!.. Ели мы уже и лежа, и стоя, – а хозяева посмеивались, сидя в привычной позе…
Летим обратно на базу. Нас принимает начальник, одессит, угощает, потом спрашивает:
– Ну как?
Мы рассыпаемся в восторгах, Витя (инженер все-таки) расспрашивает о технических подробностях, подобрался уже к военным секретам. Начальник ему:
– Виктор Леонидович, вы где в Одессе живете?
– На седьмой станции Фонтана, – отвечает Витя.
– А я на восьмой, – говорит начальник. – Давайте я к вам заеду и все расскажу.
Мы благодарим за сказочную экскурсию, прощаемся.
– Э-э, нет, – говорит начальник, – вас, между прочим, давно уже ждут.
Вышли мы – и глазам открылась поразительная картина: в песке скамейки, на них человек пятьсот сидят и аплодируют. И мы отыграли перед ними свои миниатюры. Удивительно удачный концерт получился.
Мало того, после концерта начальник принес панаму, а в ней – деньги за выступление. Оказывается, они пустили панаму по кругу… Мы поначалу всерьез обиделись, но он долго упрашивал:
– Выпейте за нас и за всю Одессу!
А вы говорите – где Одесса…
Юмор в Одессе я называю разговорным джазом, потому что здесь нужен абсолютный слух: пойдешь налево – юмор угробишь, пойдешь направо – загубишь интонацию. Одесский язык требует точной интонации, чуткости к музыке слова, легкости.
Мне так дорога была наша одесская интонация, что я в конце концов сделал эту изумительную речь, этот солнечный язык, пронизанный юмором в каждом звуке, своей профессией.
Сейчас мало осталось в Одессе тех одесситов, среди которых я вырос, тех, кто населял мой город, как населяет тело его душа. Они разъехались, развезли Одессу по кусочкам, и эти кусочки ставят свои интонационные ударения на улицах Израиля, Австралии, Америки, Канады…
Как-то в Одессе ко мне подошел мальчик лет восьми:
– Дядя Рома, я вас первый раз вижу живым!
– Ну и какое у тебя впечатление?
– Я думал, что вы хуже! А вы нормальный!..
На стадионе возле меня сидел мальчишка лет одиннадцати. Он увидел своего друга на противоположной трибуне и закричал:
– Придурок, иди сюда! Здесь место есть, придурок! Придурок, место для тебя есть! Придурок!..
Он кричал полтора часа, он был синий! Его били по голове, он всем мешал, но он орал:
– Придурок! Место есть!..
Так он любил своего друга.
А главное, никогда не знаешь, чем закончится разговор.
Два одессита стоят разговаривают. Подходит третий, незнакомый, слушает часа два, потом бросает:
– Ой, не морочьте голову! – и уходит.
Звоню в Одессу из Москвы:
– Алло! Алло! Это Одесса?
Какой-то старичок:
– Пока да!
Поднимаюсь по лестнице в гостинице «Красная».
Швейцар снизу: