Неважно. Железный занавес со скрипом приподняли, на подмостках объявились новые реалии, мифический социализм оказался недоразвитым, Союз помаленьку рушился, мышление изошло на плюрализм, а рубль — на опилки, а одеколон — на борьбу с алкоголизмом, что, однако же, тем более неважно, несущественно и непринципиально, паче чаяния всё, изложенное выше, к делу не относится.
Михаил хотел спать. Миха очень хотел спать. И немудрено: накануне состоялись проводы Романа. Провожали допоздна и допьяна — провожали, словно пропивали, пропивали, будто отпевали. Провожали Ромку неожиданно, как в былые времена, но теперь — на Запад, навсегда, а куда — опять-таки неважно, возвращаться он в любом случае не собирался.
Проводы случились на ходу, в скверике у «Рима». Роман никого особенно не зазывал, но народу подошло изрядно. День выдался прохладный, пасмурный, август перевалил за середину, лето уходило. И настроение было под стать смурной питерской погоде, поначалу получалось всё скомканно и мрачновато, толком почему-то не пилось, а Роман вообще был трезв, отстранен и странен.
Но только поначалу, а затем действие само собой наладилось, как обычно, развернулось, разошлось, разгулялось, словно распогодилось, и даже Ромка был почти как настоящий, стал похож на самого себя, лишь под самый занавес не удержался: «И куда я еду? Зачем я еду?» — но тут же смачно выпил посошок и решительно со всеми распрощался.
И куда я еду? зачем куда-то еду?.. Но всё бы ничего, Романа проводили, домой Михаил с Дианой возвратились на бровях и за полночь, но без приключений. Но дома ни с того ни с сего на Миху накатило, как заколотило, будто закрутило изнутри, будто бы его закоротило, словно он сегодня очень крепко недобрал — даром что Диана уверяла, что одних лишь посошков он уговорил по меньшей мере восемь, даром что по крайней мере три из них он таки запомнил.
Дело разрешилось незадолго до утра еще одной бутылкой. И теперь Миха очень хотел спать. Миха мучительно хотел спать. Теперь он из последних сил не просыпался, отчаянно цепляясь за изодранные сны, похожие на одеяла, и под каждым этим сном, как под одеялом, он тоже спал и видел те же рваные, растревоженные сны.
И каждый сон зудел, как комарье в знобком воздухе простуженной квартиры, и едва отлетал один, будто насосавшись, тут же наваливался другой, а за ним, перебивая, надсаживался третий — и опять звенел, зудел, гудел, надрывался, словно телефонный зуммер, и Михаил в конце концов не выдержал и во сне снял трубку.
— Ага, так тебя еще не посадили! — был немедля огорошен Миха. — Это Аристарх на проводе…
— Аристархушка, мать твою и ять, — Михаил от изумления чуть было не проснулся, — да чтоб ты за такие шутки геморроем изошел! Ты чего, — поперхнулся Миха, — ты с утра уже до перерыва в биографии допохмелялся? У тебя сегодня что — первое апреля?
— Девятнадцатое августа сегодня, — ничтоже сумняшеся поведал Аристарх, — это у тебя еще во лбу гуляет, а у нас в стране коммунистический переворот произошел. Горбачева, говорят, арестовали! Может, вечерком по такому поводу бунтовать пойдем? С Дрюлей я уже договорился.
— Аристарх, какой может быть переворот, если я не выспался?! И при чем тут Дрюля… чтоб ты удавился!!
— А я-то здесь при чем? — с искренностью удивился Аристарх. — Это же не я придумал, я серьезно, мне сосед Евсеич рассказал…
Михаил решил не просыпаться.
— Что-нибудь стряслось? — со скрипом подняла голову Диана.
— Нас с тобой пока не посадили? — на всякий случай поинтересовался Миха. — А то Аристарху, понимаешь, переворот примстился, ему сосед Евсеич рассказал — Горбачева, говорит, арестовали…
— Господи, нашел из-за чего будить! — Диана, застонав, рухнула в подушку. — Боже, башка-то как трещит… А это еще что за чертовщина?! — через силу выдавила Дина.
В квартиру зазвонили, резко и настойчиво. Но Михаил всё равно решил не просыпаться. Миха ни за что решил не просыпаться, однако дверь открыл — и тем не менее решил не просыпаться…
— Немая сцена: не ждали, называется! — от души расхохотался Ромка, глянув на ошарашенную Михину физиономию. — Извини, конечно, но нельзя ли выражение на фасаде попроще организовать?
— Перебьешься, всё равно тебя здесь нет, ты мираж и фикция, — вяло отмахнулся Миха, пропуская ухмыляющееся сновидение в квартиру. — Вчера ты улетел…
Роман освободился от громоздкой сумки и развел руками:
— А сегодня я вернулся, — усмехнулся он. — Чудак-человек, да чтобы я такую заварушку проворонил!
— Не понял, — протянул Миха, — так, значится, насчет переворота — правда? — Роман кивнул. — Стало быть, из-за этого переворота ты и возвратился? — Роман опять кивнул. — И как же тебя сразу из аэропорта в дурдом-то с исключительными почестями не определили, возвращенец?
— Слушайте, мне кто-нибудь чего-нибудь сегодня объяснит? — Диана выскреблась из комнаты, на ходу завязывая поясок халата.
Роман пожал плечами.
— А я-то в простоте душевной полагал, будто вы мне растолкуете, что к чему и почему. — Ромка улыбнулся. — Кстати, спящая красавица, ты неотразима. Честно-честно, если бы посмел — ни за что б не удержался!
— Ох, ну и ни фига ж себе неделька началась! — Диана потянулась. — Врешь ты всё, но при случае проверим, а сейчас и без тебя голова раскалывается. Ромочка, короче, чего такого жуткого стряслось, что тебе в любви при живом-то муже объясняться вздумалось?
— Я как бы не заметил. — Миха основательно зевнул. — Ну так что — в самом деле всё настолько скверно? В одной отдельно взятой за задницу стране очередной козлец света объявили?
— Черт знает, — опять пожал плечами Ромка, — западники спозаранку по всем каналам гонят: Горбачева «по состоянию здоровья» то ли отстранили, то ли заодно еще и пристрелили, вояки с коммуняками вместо с добрым утром чрезвычайное положение ввели, в Москве — танки, что будет — непонятно…
— Но здорово, — мрачновато заключила Дина, — но если в нашей гребаной ядерной стране в самом деле что-то будет…
— Ну, что-нибудь непременно будет, — обнадежил Миха, — неспроста же я вчера полночи пятый угол по квартире шарил… — Миха хмыкнул. — Ладно, чего гадать: упремся — разберемся, в крайнем случае — напьемся.
— Я подозреваю, что напиться мы в любом случае напьемся, — серьезно возразила Дина, — но хотелось бы сначала протрезветь, а заодно позавтракать, — резонно заметила она.
— К тому же всё равно мы первый акт этого мероприятия прошляпили, — согласился Миха. — Нет, ну это ж надо — даже к концу света выспаться не дали! — горестно пожаловался он.
Роман развел руками, выражая соболезнования.
Было далеко за полдень. А кое-где было очень далеко. В Ленинграде и Москве миновало четырнадцать часов, в Саратове — пятнадцать, в Свердловске — шестнадцать, в Омске и Новосибирске восемнадцать, в Красноярске и Иркутске — девятнадцать, где-то — двадцать, в Магадане — двадцать два, к Петропавловску-Камчатскому приближалась полночь.