За завтраком он все-таки сказал мне, зачем приехал в Питер на две недели. Оказалось, Боба приехал жениться. И, в некотором роде, на мне.
Никогда бы не подумала, что жениться — это самая сложная проблема эмиграции. Но Боба мне все быстро объяснил.
— Американские девушки очень эмансипированные, их больше интересует карьера, чем брак К тому же мы и сами не хотим на них жениться, потому что они нам совершенно чужие. Многие из них такие феминистки, что даже не хотят варить борщ и, более того, считают, что секс — это агрессия мужчины против женщины.
— Как это? — не поняла я. — Почему секс — это агрессия?
— Ну вспомни, как все ЭТО происходит, — Боба посмотрел на меня укоризненно и потупился.
Я вспомнила, как все ЭТО происходит, и решила не продолжать разговор — Боба всегда был очень застенчив.
Казалось бы, Боба мог бы жениться на наших девушках, но не тут-то было! С нашими девушками в Америке происходит черт знает что: они или уже замужем, или их больше интересует брак с американцем. Или они говорят с украинским акцентом, а нам хочется интеллигентную девушку из Питера или из Москвы. Но тут есть нюанс: всем питерцам известно, что москвички… они какие-то не такие… Они говорят «што», а мы говорим «что». Так что лучше все-таки из Питера. По возможности из Центрального района, из своей английской школы…
Вот Боба и приехал жениться на мне, интеллигентной девушке из Питера, своем старом близком друге.
Боба придвинулся ко мне. Потом отодвинулся. Потом опять придвинулся. И тут между нами что-то такое повисло…Что это?..
«Это» никогда еще не водилось между мной и Бобой. Между нами водилось совсем другое — всякие детские склоки, а когда мы выросли — компании, пляжи, Новый год… что угодно водилось, но не такая странная неловкость, как будто в комнату вошел огромный слон и уселся между нами.
Я продолжала перебирать фотографии, не показывая виду, что заметила огромного слона, а Бобина рука как будто сама точно не знала, что ей нужно. Рука как-то нерешительно дотронулась до меня и тут же сделала вид, что никакая это ни ласка, а, наоборот, дружеское похлопывание по плечу.
Напряжение все висело и висело, а мы все не понимали, что делать. Во всем этом было что-то ужасно стыдное, как будто пожилой родственник за семейным обедом внезапно взобрался на стол и принялся показывать стриптиз, ловко лавируя между холодцом и пирогом с капустой.
Я решила, раз уж к нам пришел такой огромный слон — нужно быстро идти гулять.
И мы пошли гулять.
Вечером я на всякий случай больше не присаживалась к нему на кровать — зачем эти нежности, когда все еще не решено окончательно?
5 января, вторник
Каждый день мама звонила узнать, как Мурка. Даже, пожалуй, каждые два часа.
— Ну что, звонила, что сказала?!
Вообще-то Мурка еще ни разу не звонила.
— Сказала, все очень хорошо, занятия и экскурсии интересные.
— А кормят хорошо?
— Очень-очень хорошо.
— А что было вчера на обед?
— Э-э… седло барашка с фасолью.
— Надо же, настоящая Англия… прямо как в «Саге о Форсайтах».
Именно это я и имела в виду.
Мы с Бобой уже собирались уходить.
Лев Евгеньич провожал нас в прихожей и думал: «Эти люди запрещают мне лежать на диване. Как только они уйдут, я развалюсь на диване и буду смотреть телевизор». Интересно, он заранее планирует свою деятельность, или же эта мысль каждый раз приходит ему в голову заново?
Перед уходом я положила пульт от телевизора на диван, чтобы Лев Евгеньич мог поерзать животом по пульту и включить себе телевизор, и тут опять раздался звонок.
— Рассказываю кратко, — раздался приглушенный голос в трубке. — Это тюрьма.
— Что?..
— Что-что, тюрьма! Одной ходить нельзя, одной сидеть нельзя, не играть в их дурацкие игры тоже нельзя.
— Что? — Я немного растерялась.
— Ночью просыпаюсь от света в глаза. Это стаффы прожекторами обыскивают спальни.
— Стаффы? Мура, ни в коем случае не приставай к ним, стаффордширские терьеры очень опасны…
— Стаффы — это воспитатели, — нетерпеливо сказала Мурка. — Воспитатели ставят всех в угол, кроме русских. Русских в угол не ставят, боятся. И еще здесь очень голодно. Я все время есть хочу.
— А… а… а… — от растерянности я заблеяла как овца.
— Звонить по мобильному тоже нельзя. Я звоню из-под одеяла. Кругом враги. Донесут, отнимут телефон и депортируют.
Может быть, Мурка так играет, что она в тылу врага, а я в Ставке?..
— Моя лучшая подруга Аня из Свердловска уже два дня сидит в карцере, а я пока держусь. Все, отключаюсь.
Мы с Бобой никак не можем выйти, все время звонит телефон. Опять мама.
— Почему ты мне не звонишь?
— Мы же только что разговаривали.
— Да, правда… а что, Мура больше не звонила?
— Только что звонила. Занятия, экскурсии, — все очень хорошее, особенно еда. На ужин давали пирог с рыбной требухой.
— Надо же, как у Марка Твена, — удовлетворенно вздохнула мама.
— И вареные овощи, — добавила я, — и пудинг…
— Добрая старая Англия… — растроганно сказала мама.
Интересно, что там, в карцере, из мебели и есть ли у Ани из Свердловска еда и питье? А что, если наша лучшая подруга Аня из Свердловска со спекшимися от жажды губами лежит на матраце, а рядом с ней пустая железная миска на цепочке?..
Как только мы вышли из дома, слон исчез и все стало как раньше. А раньше мы всегда ходили, тесно прижавшись друг к другу, и хихикали, и я висела на Бобе и щипала его, поглаживала и обнимала за то, что он мой старый плюшевый друг, или Боба щипал, поглаживал и обнимал меня за то, что я его старый плюшевый друг.
Вот и сейчас мы вышли на наш старый Владимирский, обнялись, как два старых плюшевых друга, и пошли куда глаза глядят — в кофейню «Кофесол» на углу.
Не знаю, почему это случилось именно с нами, не могу объяснить.
— А не хлопнуть ли нам по рюмашке? — сказал Боба у стойки.
— Заметьте, не я это предложил — сказала я.
— А кто не пьет? Назови! Нет, я жду! — сказал Боба. И так далее.
Когда Боба тихонечко пропел мне на ухо: «Мой отец запрещал, чтоб я польку танцевал…» и незаметно сделал несколько па, я согнулась пополам от хохота и не смогла внятно заказать капучино. Надеюсь, что в кофейне не было никого из моих студентов, хотя вообще-то у них есть манера пить кофе там же, где я.
— Вы так долго смеетесь, что за вами очередь собралась, — недовольно сказала девушка за стойкой.