Джени откинула прядь длинных волос и ответила:
– Пахнет здесь здорово.
И тут Утрата поняла, отчего девочка не ответила на ее улыбку. А догадавшись, тихонько, словно сонная птица, вскрикнула. Джени обернулась.
Утрата повторила свой крик, но так тихо, что расслышать его мог только тот, кто внимательно слушал. На этот раз Джени улыбнулась в ответ – торопливая приветливая улыбка озарила ее лицо, но отец тут же повел дочку прочь с пристани. Вслед за нагруженной доверху тележкой они стали подниматься по мощеной улочке Скуафорта к гостинице.
Утрата смотрела им вслед, забыв о том, что суета по поводу прибытия парохода уже закончилась, а значит, местные мальчишки в любой момент могут ее заметить.
Так и вышло. Алистер Кэмпбелл, помогавший отцу таскать омаров, толкнул в бок своего приятеля. И в мгновение ока все ребята, собравшиеся на пристани, замолкли. Утрата почувствовала на себе пристальные взгляды шести пар глаз. Ее враги стояли полукругом совсем близко от нее.
В одну секунду девочка перемахнула через цепь, ободрав в спешке руку, и припустила по камням, торопясь выбраться на дорогу. Ребята сбежали с пристани и помчались по краю бухты ей наперерез. Они легко могли поймать ее: по камням далеко не убежишь, но, казалось, нарочно держались на расстоянии. Когда Утрата наконец выбралась на дорогу и заторопилась в гору прочь от города, ребята с улюлюканьем преследовали ее, замирая всякий раз, как она оборачивалась на них, но двигаясь следом, едва она поворачивалась к ним спиной. Утрата вскинула голову, упрямо подставляя лицо ветру. Она решила не обращать внимания на преследователей. Она бы так и поступила, если бы Алистер Кэмпбелл не швырнул в нее камнем. Это был маленький камешек, обычная галька, и бросил он не со всего размаху, так что вреда не причинил, камешек упал на дорогу у самых ног девочки, но это ее разозлило. Утрата резко обернулась, лицо ее пылало гневом, глаза сверкали. Мальчишки замерли на месте. С минуту никто не двигался, все хранили молчание – словно зачарованные. Но вот один, самый маленький, не удержался и хихикнул, его сестра поспешно зажала ему рот рукой. Алистер Кэмпбелл, самый старший из всей компании, собрался с духом и пустился наутек. Другие кинулись следом за ним, да так, что камни заскрипели у них под ногами. Малыш, который так не вовремя рассмеялся, оступился и упал, сестра подхватила его и, не дав расплакаться, потащила за собой, с опаской оглядываясь назад.
Утрата смотрела им вслед, пока ребята не скрылись за зданием школы. Глаза девочки по-прежнему метали молнии. Она не боялась своих преследователей. Они боялись ее. Но это было еще хуже: Утрата была обречена на одиночество и изгнание. Девочка вздохнула, потерла глаза тыльной стороной ладони, потом повернулась и пошла прочь по дороге, ведущей к дому.
Утрата жила в большом белом доме на берегу озера. Дом назывался Луинпул. Он был окружен каменной стеной, вдоль которой росло несколько деревьев с плоскими от постоянных ветров макушками. Поблизости, насколько можно было окинуть взором, не было других домов и деревьев – лишь озеро да безлесые холмы. Когда-то вокруг дома был сад, но от него остались только отмечавшие дорожку зеленые стеклянные шары, которые привязывают к ловушкам для омаров, да старый, одичавший куст фуксии у крыльца.
Парадная дверь не открывалась. Долгие годы ею не пользовались, она разбухла от сырости и не двигалась. Через заднюю дверь Утрата прошла прямо в большую темную кухню. Последние лучи заката пробивались сквозь крошечное окошко и казались совсем бледными по сравнению с огнем в очаге. Анни Макларен, наклонившись, ворошила золу.
– Поздновато, – проворчала она и встала, ухватившись рукой за полированный латунный поручень над очагом. Ей было много лет и она страдала ревматизмом. Сквозь редкие седые волосы просвечивал розовый череп.
Утрата ничего не ответила. Она присела на скамейку у огня, стащила сапоги и поставила их сохнуть.
– Каша на плите, – сказала Анни Макларен и подошла к столу, чтобы подкрутить фитилек в керосиновой лампе.
– Не зажигай, – попросила Утрата. – От огня и так светло.
Анни Макларен заколебалась. Потом повернулась к очагу и стала накладывать в миску кашу из черного горшка. Она достала ложку из стола.
– Вот, поешьте, леди.
Старуха уселась в плетеное кресло напротив Утраты и, сложив на коленях морщинистые узловатые руки, смотрела, как та ест. Чайник, подвешенный на крюке над огнем, заворчал, вода, выплескиваясь из носика, с шипением падала на угли. Часы, неразличимые в темноте, тихонько тикали в углу комнаты. В трубе гудел ветер.
Утрата зарыла озябшие ноги поглубже в ковер и доела кашу.
– Сегодня приплыли новые люди, – сообщила она. – Двое мужчин, женщина и мальчик. А еще слепая девочка.
– Надеюсь, ты не ходила на пристань?
Утрата покачала головой.
Голос Анни Макларен стал озабоченным.
– Ты ведь помнишь, что он сказал. Я ему обещала.
– Я там не была.
Утрата не отрываясь смотрела на огонь, на пляшущий зеленоватый язычок пламени.
– Значит, болтала с кем-то. Иначе откуда тебе знать про все это?
– О приезжих-то? – Утрата зажмурилась и таинственно улыбнулась. – Я ведь могу видеть сквозь стены и разглядеть то, что за углом, – пропела девочка. – Я могу летать над горами и морем. Я знаю, кто приходит и кто уходит, а они меня никогда не видят.
Анни Макларен смущенно рассмеялась.
– А если он не поверит твоим россказням, леди?
Утрата хитро взглянула на Анни сквозь опущенные ресницы.
– Но ты-то веришь…
Анни Макларен заворочалась в кресле, так что заскрипели старые пружины.
– Что ж, у тебя есть Силы, – сказала она чуть ворчливо, но с почтением. – Хотя, на мой взгляд, видеть сквозь стены – это одно, а летать – совсем другое.
Уголек проскочил через решетку и чернел теперь на полу у очага. Анни наклонилась, чтобы подбросить его обратно, а потом с кряхтением вновь опустилась в кресло.
– Я знаю то, что я знаю, этого я отрицать не стану. Но он считает это все… ну… выдумками. Так что лучше помалкивай, леди. И не рассказывай ему о новых людях, приплывших на пароходе. А то он еще подумает, что ты была в городе и болтала там со всеми. Он не хочет пересудов. И я обещала ему, что мы будем держать язык за зубами.
Девочка сидела ссутулившись.
– Не пойму, почему я не могу ходить где хочу. Не боюсь я мистера Смита.
– Тебя и не просят бояться. Только веди себя тихо и почтительно да делай, что он скажет. Не водись ни с кем и не болтай лишнего. И все будет в порядке.
Анни Макларен помолчала, а потом пробормотала себе под нос:
– Мне не нужны неприятности. В мои годы мне необходимы покой и тишина.
Старуха откинулась на спинку стула и закрыла глаза. И, как это часто случается со старыми людьми, сразу уснула. Рот ее приоткрылся.