Во времена мальчишеских скитаний по просторам времен Герберт повстречался с потомственным колдуном из Южного Уэльса сэром Гербертом Праксом. Тезка носил говорящую фамилию, свидетельствующую о давних магических корнях рода. Ведь на древнеуэльском «пракс» — врачеватель душ. Шустрый мальчишка вызвал расположение старого колдуна с длинной седой бородой, в мантии и темно-синем остроконечном колпаке, расшитом серебряными звездами, и тот доверил ему тайну, попросив при этом оказать ему услугу. Пракс сообщил маленькому тезке, что у него есть луч Костяной звезды. Если собрать лучи вместе, то можно стать обладателем запредельных возможностей. Но вот что конкретно получит в виде приза собравший звезду, старый маг не ведал, знал только, что знание это придет к одному из его потомков в XXI веке.
Колдун подошел к массивному комоду и достал из верхнего ящика небольшую коробочку черного дерева, отполированную до блеска. Внутри, завернутый в два слоя пергамента, лежал сам луч. Как только Пракс развернул листы, на них с мальчуганом повеяло холодом.
— Не испугаешься, тезка, ведь путешествие в будущее может сильно повлиять на все, что угодно, и в первую очередь на твою судьбу, — серьезно спросил будущего писателя-фантаста колдун.
— Нет, сэр, мне нечего бояться. Можете на меня положиться, сэр, — предательски дрогнувшим голосом ответил Уэллс.
В далекое будущее он попал сразу после данного им ответа…
В Москве, а это была именно Москва начала XXI века, Герберт оказался знойным летом 2014 года. Он появился на полдня и так же внезапно исчез.
Благодаря колдуну никто на него не обратил внимания. Мальчик шел по Москве будущего. Столько всего необычного и непонятного, а порой и страшного встречалось на пути. Казалось, все здесь происходит по волшебству. Быстро несущиеся диковинные машины, поезда, то ныряющие под землю, то опять вылетающие наружу, серая, плавящаяся от жары поверхность дороги, громадные светящиеся и движущиеся плакаты на огромных, высоченных домах, которые, чудилось мальчику, вот-вот должны рухнуть под своим весом. Низенькое крылечко со двора в многоэтажке неподалеку от стации метро «Филевский парк», напротив, ничего волшебного не предвещало.
Что говорить? Как меня поймут в этой чужой стране, почти через 150 лет после моего рождения? Вот какие вопросы терзали душу мальчишки. Однако дверь с солидной золоченой табличкой «Dr. Praksin» открылась, как он только ступил на первую ступеньку крыльца, и мягкий голос произнес:
— Здравствуй, малыш, — по-английски, но с заметным славянским акцентом сказал приятный круглолицый мужчина лет сорока в дорогом сером костюме и очках в золотой оправе, — проходи. Я жду тебя. В наших семейных преданиях оговорен день и час твоего появления. Сказано там и то, что я должен сообщить тебе.
Герберт крутил головой и никак не мог привыкнуть к тому, что в будущем он каждую секунду сталкивается с чем-то новым, непонятным. Плазменная панель в приемной колдуна потрясла мальчика до глубины души, а в его кабинете он с удивлением увидел маленький экран, на котором как на ладони был виден вход и приемную. И в приемной, и в кабинете было на удивление приятно прохладно. Каменная ступка, зловеще оскаленный череп, призванный напоминать всем входящим сюда о бренности бытия, черные свечи, хрустальный шар — и многое другое, виденное уже Гербертом в комнате сэра Пракса.
— Меня зовут Вадим Германович, как ты уже, конечно, знаешь. У русских ведь приняты отчества. А мои предки приехали в эту страну очень давно, в семнадцатом веке, — продолжил хозяин кабинета. — Да ты ведь и в куда более ранних временах побывал, — улыбнулся он.
Потом колдун рассказал мальчику, как изменилась их фамилия, Герберт превратился в Германа, а вот традиция называть детей в честь деда по отцу осталась.
— Ну да это тебе, наверное, не очень интересно, — предположил колдун, — а вот дальше слушай внимательно и запоминай в точности.
Маг подробно объяснил гостю из прошлого, что коридоры времени закрываются на неизвестный срок. И только он сможет вернуться в XIX век, вырасти, перейти, так сказать, естественным путем в век XX. А там в октябре 1920 года прийти в Москве к прадеду Вадима Германовича Герману Вадимовичу, предъявить тому луч звезды. Что будет дальше, Вадим Германович не знал. Он угостил паренька чаем. Потом проводил до дверей, тепло с ним попрощался и искренне пожелал удачи в непростой, но столь важной для всего человечества миссии.
Не успел Уэллс зайти за угол громадного дома, где помещался кабинет московского колдуна Вадима Германовича, как тут же оказался в своем времени, в родном Лондоне…
«Сегодня готовимся, а завтра наносим визит вождю мирового пролетариата», — размышлял писатель. Визит был основным прикрытием истинной цели пребывания, но, кроме того, общение со столь неординарной личностью, как Владимир Ленин, для Уэллса представляло интерес само по себе.
На следующее утро за писателем зашли, чтобы проводить его в Кремль, некто Ротштейн, в прошлом работник Коммунистической партии в Лондоне, и сотрудник Наркоминдела с большим фотоаппаратом на треноге. По дороге они увидели множество открытых церквей, в том числе и собор Василия Блаженного, один из причудливых куполов был разбит артиллерийским снарядом еще в восемнадцатом и до сих пор не восстановлен. Толпы молящихся заходили в церковь, усердно прикладывались к иконам. Нищим все еще порой удавалось выпросить милостыню. Особенной популярностью пользовалась знаменитая часовня чудотворной Иверской Божьей Матери возле Спасских ворот. Многие крестьянки, не сумевшие пробраться внутрь, целовали ее каменные стены. А напротив нее на стене дома был выведен в черной траурной рамке лозунг: «Религия — опиум для народа».
— Значимость этой надписи, сделанной в начале революции, значительно снижается тем, что русский народ не умеет читать, — язвительно заметил писатель своим сопровождающим. — Я помню Кремль в 1914 году, когда в него можно было пройти так же беспрепятственно, как в Виндзорский замок; по нему бродили тогда небольшие группы богомольцев. А теперь свободный вход в Кремль отменен? — спросил Ротштейна Уэллс.
Ответить тот не успел. Надобность отпала. Маленькая делегация подошла к воротам Кремля, где их ждала долгая возня с пропусками и разрешениями.
Прежде чем они попали к Ленину, им пришлось пройти через пять или шесть комнат, в каждой из которых документы проверяли хмурые люди. Фантаст скромно заметил, что «такая система, видимо, затрудняет живую связь страны с Лениным и — что еще важнее с точки зрения эффективности руководства — затрудняет его живую связь с Россией. Если то, что доходит до него, пропускается через некий фильтр, то так же фильтруется и все, что исходит от него, и во время этого процесса могут произойти весьма значительные искажения». Сопровождающие отреагировали на эту тираду молча.
Наконец они попали в кабинет Ленина. Светлая комната с окнами на Кремлевскую площадь, сам Владимир Ильич сидел за огромным письменным столом, заваленным в беспорядке книгами и бумагами. Писатель сел справа от стола, и невысокий человек, сидевший в кресле так, что ноги его едва касались пола, повернулся к нему, облокотившись на кипу бумаг. Ленин сносно говорил по-английски, но Ротштейн все равно внимательно следил за беседой, вставляя свои замечания и пояснения.