— Так ведь княжеская казна еще не тронута, — подсказал кто-то.
— Чего? — заревел Жихарь, и подсказчик спрятался под стол. — Княжескую казну употребим не на пропой, а на дело. Начнем, к примеру, копать глубокую канаву от реки до самого Соленого моря. Небось Яр-Тур мой там уже вовсю царствует. Будем торговать, на корабликах плавать… Бороды дружно побреем, за морем бород уже не носят… Каменные дома воздвигнем небывалой высоты… Голубей станем гонять, змеев запущать… Да что там змеев! Я и сам способ летать придумал! Сошьют наши бабы громадный кубарь из тонкого шелка, наполним его горячим дымом и улетим далеко-далеко…
Сопьяницы разом вздохнули и разом же с тоской поглядели на закопченную стену кабака, словно там и была неоглядная даль.
С каждым новым ковшом даль становилась все неогляднее, каменные дома — все выше, а канава до Соленого моря — все шире и глубже.
— Человек не скотина, мечту мечтать должен, — наставительно сказал Жихарь. И понял, что слова-то правильные, а место здесь для них не самое подходящее.
Он вдруг внезапно протрезвел, поглядел на невытертую столешницу, на рыбьи да мясные кости и подумал: «Вот и все мое княжение — до кабацкого порога…»
— За вином опять посылать придется, — проворчал из глубины кабака Невзор. — Уже всем кланялся — и отбывальцам, и простолобам. Вино нынче в цене — люди свадьбы начинают справлять. А ежели деньги кончились, так у меня же и займи. Князем заделаешься, тогда отдашь. И лихву-то возьму небольшую: за десять золотых вернешь дюжину, и все дела.
— И правда, Жихарь, — донеслось из-под стола. — К чему жалеть Жупелово добро? Оно нашими кровью и потом нажито…
— Да ты в жизни винища-то куда больше, чем пота и крови, пролил, — сказал Жихарь, но задумался. В самом деле, зима долгая, снега падут глубокие…
— И то, — решил он. — Согласен.
— А долг станем складчиной отдавать! — хором вскричали все застольники. В этот миг они чистосердечно полагали, что так все оно и будет.
— Вот за что я вас люблю, — чуть не зарыдал богатырь. — Велите звать песенников, гусляров, а красным девицам да детишкам — пряников от пуза!
Весть о том, что Жихарь Избавитель пошел на второй заход, разошлась по Столенграду быстро, как пожар.
Справный хозяин откладывал шило, вешал недочиненную сбрую на гвоздь и накидывал на плечи полушубок. «Не вопите, не на битву собираюсь!» — одергивал он жену и детей и выходил на улицу.
Кузнецы и оружейники тоже чувствовали, что молот им стал неподъемно тяжел, быстренько смывали с себя сажу и копоть, снимали кожаные фартуки.
Мастеровой народ вслед за богатырем успокаивал себя тем, что зима долгая, а снега глубокие и много чего еще за эту зиму можно переделать; Жихарь же гуляет не всякий год.
В дружине кое-какой порядок все еще держался — почти все вернулись к службе. Но ради такого случая можно было сделать и послабление. «Вот сейчас падут снеги на черную грязь — к вам вообще никто не пролезет!» — рассуждали воины, слагая с себя броню, оружие и обязанности. Засапожные ножи, впрочем, оставляли — все-таки в кабак шли, где по-всякому может повернуться.
Даже те, что несли стражу при городских воротах, потребовали себе пряников и чем те пряники запить.
И столько народищу собралось на постоялом дворе, что решили праздновать на вольном воздухе под навесом — благо настоящих морозов еще не было.
«Пока не князь, а гуляю не хуже», — похвалил себя Жихарь, оглядев двор. Зазвенели гусли, загудели гудки, засопели сопелки — песенники возрадовались повторному заработку.
Никто и не заметил, как в открытые ворота въехал всадник на вороном коне. Был тот всадник высок и статен, облачен в золоченые латы, хотя ни меча, ни копья при нем не было.
Всадник уже спешился и закинул удила своего жеребца на коновязь, когда на него налетел кувыркавшийся хмельной скоморох, от души обругал и тут же полетел дальше — потому что незваный гость поддел скомороха тяжелым сапогом.
На шум иные обернулись и, поскольку были еще в себе и в уме, встревожились: не злую ли весть принес незваный гость, не решились ли коварные соседи на дерзкий зимний набег, не поднялся ли из праха и ничтожества разгромленный еще дедами и прадедами Черный Нал…
— Моему потребен сэр Джихар Золотая Ложка, — объявил незнакомец, а голос его перекрыл и звончатые гусли, и скомороший похабный визг.
— Кажись, тебя, княже! — польстил щедрому Избавителю пнутый скоморох.
— Князь не князь, — сказал Жихарь, вставая, — а сэр Джихар буду я.
Незнакомец почтительно склонился. Лицо у него было длинное, что у коня, но не вороное, а, напротив, бледное-бледное — словно вырос он в погребе, где ни солнца, ни ветра.
— Вы уже есть сэр Джихар или только будет ему через некое времени? — уточнил незнакомец.
— Да Джихар я, Джихар, — сказал богатырь. — Разве не видно?
— Так есть, — сказал незнакомец. — Отнюдь я есть сэр Мордред, племянник короля логров. Мой лорд есть вам неродной брат. Эрго, я есть вам неродной племянник.
Жихарь внимательно поглядел на нежданного племяша через мутный глаз.
— Да уж, — сказал он наконец. — Умеет братка имена давать. Точно что Мордред — краше в гроб кладут.
— Как раз именно такой и кладут, — сказал Мордред и вроде бы еще побледнел, хотя бледнеть было уже некуда. — Мой лорд, повелитель Карлиона, Лотиана и Оркнея, властелин Белых Скал и Четырех Битлов, высокий хозяин замка Камелот, передавал посредством меня свой привет свой неродной брат, послание тайными рунами и подарок.
— Гостю — честь и место! — распорядился Жихарь. Мало ли у кого какое лицо! Главное — весточку привез от Яр-Тура.
Гуляки расступились и пропустили сэра Мордреда во главу стола. Жихарь приглашающе хлопнул по лавке:
— Садись, племянник названый! Сам видишь — гуляем.
— Грамоту бы верительную у него спросить, — сказал кузнец Окул по прозвищу Вязовый Лоб (в питье он был единственный Жихаря достойный супротивник). — Мало ли что…
— Побратим с худым не пришлет. Да и конь у него не простой, сразу видно — королевских конюшен, — сказал богатырь и зачерпнул из бочонка ковшом. — Первым делом прими, воин, с устатку.
Бледный сэр с большой тревогой поглядел на ковш, потом решился, выпил до дна — и долгое лицо его покрыла совсем уже снежная белизна.
— А вот капустки, — сказал Жихарь. — Оно и отойдет. Ты ешь, подкрепляйся, а я пока весточку от любезного брата изучу…
— Не годяет, — сказал сэр Мордред. — Таковое послание не читаемо публично, когда гуляем. Печать короля не залита вином.
— Понял, — сказал Жихарь. — Верные твои слова. Руны тайные — значит, и дело тайное. Вот проспимся, на свежую голову и почитаем.
— Истина, — сказал сэр Мордред, принимаясь за окорок. Окорок был сочный, свежий, но на лице гостя это никак не отразилось — он словно сено жевал.