Может, и водится тут какой хозяин — Пустынник или Песчаник. Любопытно, как он выглядит? Такой же, наверное, белесый, как песок, высохший, злобный, как здешнее солнце. С таким не договоришься по-хорошему. Разве что в кости с ним сыграть на песок и весь его выиграть?
Жихарь достал из мешка сухарь, размочил его водой, нацедив из уголка дареного платка, и сжевал. На зубах скрипело и хрустело.
Ночь пала сразу, и стало неожиданно холодно. Тут и в горячий песок самое время спрятаться…
Спал богатырь плохо и вполглаза, хоть и знал, что вместе со сном теряет силы.
«И чего я степняка не прихватил? — сокрушался он. — Мало ли что Беломор положил запрет! На запрет ведь тоже можно кое-что положить, после чего он станет недействителен. Сочиняй пел бы свои бесконечные песни, я бы его всяко подначивал. Он бы высмеивал наши обычаи, я — ихние, и дорога показалась бы вполовину. Да и ночь можно было бы поделить, чтобы один сторожил на всякий случай…»
Сторожить было не от кого. Правда, утром Жихарь обнаружил на груди пару скорпионов и небольшую змейку, но он хорошо понимал живую тварь и знал, что забрались они туда вовсе не с целью напугать или укусить, а просто захотелось зверюшкам погреться. Если бы змейка была побольше, он бы ее съел — дружинник в походе должен есть все, что шевелится, если другой пищи нет. Съеденной при этом обижаться не полагалось: чай, видела, куда лезла.
К утру вернулось и чувство, что кто-то за ним смотрит, кто-то за ним идет. Богатырь долго озирал окоем из-под ладони, но на рубеже неба и песка воздух дрожал и зыбился: то ли есть кто там, то ли нету никого — неведомо.
Все-таки старик знал, куда собирал богатыря: тонким полоскам вяленого мяса ничего не делалось и при такой жаре, а соли Беломор положил целый березовый туесок.
«Сам бы я не догадался», — сказал себе Жихарь, хоть и знал, что соль из тела выходит вместе с потом и человек от этого в конце концов умирает. Кровь-то ведь соленая, а тут она становится жидкая и ни на что не годная. Вот и надо ее подсаливать из запасов.
Наконец впереди что-то показалось. Дерево какое-то, потом второе, потом крепостная стена с башнями по углам… Возле ворот толпятся люди, верблюды и овцы, стражники поблескивают доспехами…
— Вот и Вавилон, — сказал богатырь. — А я-то думал…
Он взял зонтик-Симулякр и положил на песок. Меч-разумник сложился в прежнюю палку, покрутился — и показал совсем в другую сторону.
— Не Вавилон, — сказал богатырь. — А я-то думал… Но дойти все-таки надо: верблюда, скажем, того… прикупить…
И пошел, невзирая на то что Симулякр, обернувшись посохом, стал путаться под ногами и всячески мешать.
— Такого уговору не было, чтобы пешком мучиться! — сказал Жихарь. — Вот добуду верблюда, тогда и пойдем в необходимую сторону.
…Город пропал в ту самую минуту, когда, казалось бы, должно было послышаться овечье блеяние и стражничья матерщина.
Про пустынные мороки богатырь слышал, но сам никогда не видел, оттого и поверил. Всякое чудится путнику в песках. Может он увидеть даже море с большими кораблями под высокими мачтами, может узреть древний храм с позолоченными куполами, даже родную деревню, случается, люди видят — да только потом грызут с досады песок.
Настоящий морок — это не какие-нибудь Мнимые Понарошки, которыми Жихарь пугал своего побратима Яр-Тура в предыдущем походе. В последующие дни мороки привязались к богатырю, как к родному человеку, и не оставляли его надолго.
Сперва он увидел, что из песка торчит человеческая голова — бритая, смуглая и мычащая какую-то песню.
— Здорово, — сказал Жихарь. — Надолго обосновался?
Вместо ответа голова стала пухнуть, пухнуть, стала в три человеческих роста величиной, обросла густой бородою и увенчалась нарядным дорогим шлемом.
Голова сделала губы дудкой и принялась с огромной силой дуть в сторону богатыря.
— Заткни пасть, Мироедина! — рявкнул богатырь, с трудом удерживаясь на ногах. — Сейчас в ухо заеду!
Голова испугалась, послушалась, как бы покрылась инеем и льдом, потом еще шире разинула пасть. Из пасти по ледяному языку поехали хохочущие ребятишки. Несмотря на жару, одеты они были по-зимнему. Доезжали до песка и пропадали.
— Привидится же такое! — сказал Жихарь, хотя все еще было впереди.
И точно — впереди кто-то двигался. Богатырь прищурился, напрягая правый глаз, и узнал зверя камелеопарда, сиречь жирафа. Такого он видел в зверинце при дворе то ли Нахир-шаха, то ли Елдым-хана. Только там жираф мирно пасся на лужайке, объедая с деревьев самые верхние листья, а тут бежал рысцой и при этом горел — с длинной пятнистой шеи срывались языки пламени.
Следом за жнрафом шел мужик, долговязый и с круглыми от удивления глазами. Усы у мужика загибались вверх красивыми колечками. Впереди себя мужик вел на цепочке громадного морского рака. Богатырь давно мечтал завести у себя на лице подобные усы, поэтому он побежал к мужику за советом. Но мужик давать совета не стал и сгинул вместе с жирафом и раком.
Потом еще много кто попадался Жихарю на пути. Не все мороки пропадали сразу — иного можно было даже тряхнуть за грудки, но толку от этого все равно не было. Встречались в песках и кости — совсем настоящие. Много тут народу загинуло и скотины загубило.
Возле высохшего колодца богатырь чуть не споткнулся об ящик. Ящик был глухой, с редкими дырочками. В ящике кто-то жалобно блеял.
— Барашек! — умилился Жихарь и хотел было освободить пленника, но ящик тоже оказался мороком.
Чтобы окончательно не спятить от бешеного солнца, богатырь стал вспоминать наставления Беломора.
Во Времени Оном, учил старик, может быть всякое. Там и время идет по-другому: год за три. И обычному человеку задерживаться здесь никак не надо. И называть себя следует чужим именем. А вот проявлять себя как раз ничем не следует — прославишься каким-нибудь подвигом, вот Время Оно тебя к себе и прикует навечно, станешь древним героем и домой никогда уже не воротишься.
«Как же мне тогда, дедушка, Вавилонскую башню-то порушить? — спрашивал Жихарь. — Это ведь, сам понимаешь, подвиг, а не что-нибудь там!»
«Не знаю, — честно признавался Беломор. — Постарайся как-нибудь незаметно это сделать. Чтобы она сама, к примеру, рухнула…»
Но до Вавилона еще следовало добраться. Незримый преследователь тоже не уставал, хотя явно и не показывался.
В какой-то миг среди прочих призрачных видений Жихарь узрел и родной Столенград во всех подробностях. Княжна Карина стояла на крепостной стене и командовала дружиной, отбивавшей натиск кривлян. Кривляне на стену лезли неохотно. Богатырь Невзор почему-то был не в первых рядах защитников, а сидел у себя же в кабаке и за свой же счет угощался!
Припасы в мешке подошли к концу. Пустыне же никакого конца не было. Может, его не будет и до края света…