Сочиняй-багатур сломал десяток луков, чтобы подобрать подходящий, но все равно остался недоволен:
— Такой лук только тарбаган стреляй, в бою шибко плохой!
Побратимы побежали по улице, размахивая мечами, а степняк вскочил на рослого белого жеребца, развернулся в седле задом наперед и потрюхал следом, внимательно смотря, чтобы кто-нибудь не вздумал стрелять им в спину.
А по Вавилону уже поднималась галдящая чернь, почуявшая возможность пограбить и свести старые счеты.
Словом, к утру Вавилон пал.
…Жихарь сидел на высоком троне, уперев руки в колени, и разглядывал согнанную во дворец местную знать. Король Яр-Тур стоял рядом с троном, как простой телохранитель. Сочиняй-багатур тоже приглядывался к собранию, наложив стрелу на тетиву. Лю Седьмой как ни в чем не бывало спокойно рассказывал что-то главным жрецам, а они то и дело падали пред ним ниц и норовили облобызать башмаки. Пророк Возопиил ходил по залу и устремлял свой грозный нос то на одного, то на другого вельможу. Многие старались укрыться от указующего носа за спинами соседей.
Перепуганные мужи вавилонские шептались промеж собой, что, мол, вернулся из подземной державы царь Гильгамеш, все в гробу видавший, чтобы показать кое-кому Энкидину мать.
Сильную сумятицу вносил спятивший Вавила Охотник: он прыгал по каменным плитам на четвереньках и все пытался кого-нибудь боднуть.
— Тихо! — грянул Жихарь в полный голос. Мужи вавилонские покорно заткнулись, и даже бедолагу Нимрода схватили и придавили к полу, чтобы не прогневал грозного завоевателя.
— Сами видите, — сказал богатырь, — что царь ваш сделался безумен. Боги меня на него нарочно уронили, а вы знамения не поняли и пытались меня, посланца их, заточить в подземелье на растерзание чудовищу. Кто вы после этого?
Вавилоняне молчали. Потом чей-то тонкий голос робко предположил:
— Собачьи дети, да?
Жихарь страшно расхохотался.
— Да нет! Собачьи дети маленькие, славненькие, даже кусаться еще не умеют. Не поравняю вас с ними — много чести. Ослов — и тех обидеть не хочу. Шлюхины вы дети!
Вот уж на такие слова в великом городе никто оскорбиться не мог: все вавилонские женщины раз в году занимались при храмах любовью за деньги, таков уж был тут обычай. Но Жихарь этого не знал и продолжал полагать, что крепко приложил окаянных вавилонян.
— Родились от брака горной ведьмы и обезьяны… — тихонько подсказал Лю Седьмой.
— Во-во! Вы родились от брака ведьмы и горной обезьяны! — подхватил богатырь.
— Мы родились от брака… — печально повторили хором мужи вавилонские.
Жихарь хотел сам придумать оскорбление по-заковыристей, но ничего не придумал и с досады стукнул кулаком о поручень трона. Украшавшая поручень каменная голова льва откололась и с грохотом покатилась по ступеням.
Вавилоняне вконец притихли, даже дышать осмеливались через раз — ждали казней и расправ.
— Или разве помиловать вас? — задумчиво сказал богатырь и посмотрел на Яр-Тура.
— Да, это именно вы, сэр брат, — сказал король. — А сами еще постоянно упрекали меня в мягкосердечии!
— Ну что мы их — резать тут, что ли, будем? — сказал Жихарь. — А устраивать судилища да разбиралища у нас времени нету. Берем добычу, сколько унесем, — и домой! Разве Мерлин тебя не предупреждал?
— Предупреждал, но король должен оставаться королем на все времена.
— Ты что, править здесь надумал? Сталь плохая, пиво скверное, солнце как молотом по башке колотит!
— И все-таки следовало бы привить им благородные понятия…
— Оглушу, суну в мешок и унесу! — пригрозил богатырь.
По ступенькам к ним поднялся Бедный Монах.
— Как тупы эти западные варвары! — воскликнул он. — Несовершенному еле-еле удалось убедить их признать себя подданными Желтого Императора…
И он торжествующе помахал еще влажной глиняной табличкой.
— Ну ты бойкий, — только и сказал Жихарь. — Уже и договор заключил!
— Мой улус тоже сюда обязательно набег ходить будет, — пообещал Сочиняй-багатур. — Сырое серебро, сухое золото, да!
— Куда я попал, с кем братство вожу! — воскликнул Жихарь. — Одни покорители мира собрались, сплошные Македонские! Да мы с вами тут как застрянем — тогда будете знать!
Мужи вавилонские, видя, что внимание к ним ослабло, снова загалдели, деля должности при дворе нового владыки.
— Тихо! — снова рявкнул Жихарь. — Разве я велел говорить? Слушайте мое решение, лукавый народ: до тех пор, покуда законный царь не воротится в разум, наместником моим назначаю вот его!
И указал на пророка Возопиила. Тот аж рот разинул, и все разинули.
— Так он же вор… — робко провещался какой-то толстяк.
— Всякий правитель вор, — не смутился богатырь. — Где вы других-то видели? Зато теперь он будет воровать по закону, а не по базару.
— Как вы можете такое говорить, сэр брат? — горячо прошептал король. — Неужели, по-вашему, я тоже вор?
— Налоги собираешь? — спросил Жихарь.
— Разумеется.
— Ну и вот. Да не вмешивайся, тут другие порядки, я их живо понял…
— Господин, — подал голос лысый жрец в черной хламиде. — Велишь ли продолжать возведение Большого Зиккурата?
Жихарь задумался, но ненадолго.
— А велю! — Он махнул рукой. — И тот, кто положит последний кирпич, пусть станет царем — на полоумного надежды мало…
Вавилоняне радостно зашумели.
— Что вы наделали, сэр брат! — простонал Яр-Тур. — Теперь-то они наверняка достроят башню, а мы не сдержим слова…
— Нет, — сказал Жихарь. — Как раз теперь они ее НИКОГДА не достроят. Или следить будут друг за дружкой, чтобы кто не положил последний кирпич, или, наоборот, натаскают их столько, что вся постройка рухнет под собственной тяжестью…
— Уважаемый прав, — сказал Лю Седьмой. — Недеяние угодно Небу куда больше, нежели деяние. В Небесной Канцелярии будут довольны и наверняка по смерти призовут уважаемого заседать во Вселенском Собрании. Большая честь, высокая должность!
— Возопиил! — позвал Жихарь. — Дани-подати собраны?
— Спрашиваешь, начальник! Горе вам, укрывающимся от налогов, грехов же укрыть не могущим!
— Себя не обидел? Ну ладно, ладно. Только ты смотри, будь осторожен — повластвуй малое время, а потом выбери ночку потемнее, да и…
— В Вавилоне все ночи темные, — усмехнулся пророк.
— Тогда давай попрощаемся в охапочку, — сказал Жихарь и сгреб пророка за плечи. — А теперь уводи своих подданных подальше, да чтобы никто не смел подглядывать: Сочиняй враз вышибет стрелой любопытное око с окосицею!