Раскатов посмотрел на одного и другого следователя. Полковник развел руками:
– Ну, если есть такая необходимость, мы можем подождать...
Они, видимо, и без того не были слишком сильно против...
* * *
Оставлять в казарме только двух дневальных, как это делалось обычно, когда отряд вылетал на задание, было рискованно, поскольку в каптерке сидел единственный живой свидетель обвинения, готовый дать показания. Но пока он только подписал показания отца и от его имени, и от своего. А выступать с показаниями устными – об этом разговор не заходил.
Чтобы не рисковать свидетелем, Макаров предложил полковнику временно стать ответственным «конвоиром». Василий Константинович согласился сразу, потому что не знал, но догадывался, что представляет собой такая «зачистка» и сколько нелестных слов придется выслушать от местных жителей, которые не любят, когда проверяют и обыскивают их дома, как не любит этого всякий нормальный человек. В этом случае правы и спецназовцы, правы и местные жители. Для связи Раскатову оставили «подснежник». Расстояние небольшое, местность не особенно гористая, и связь должна быть устойчивой.
Сидеть в канцелярии полковнику надоело быстро, и он решил с Астамиром побеседовать. Будущее его было пока весьма туманным, и Василий Константинович был вовсе не уверен, что дача письменных показаний настолько разжалобит сердце майора Макарова, что тот решит отпустить Астамира на все четыре стороны.
Дневальный открыл каптерку.
Астамир спал на раскладушке, по-детски свернувшись «калачиком», подстелив под голову солдатский бушлат и уткнув в него лицо. Звук открываемой двери заставил молодого боевика открыть глаза и настороженно поднять голову. Видимо, он еще не свыкся со своим положением полупленника.
Полковник вошел и приветственно поднял руку. Астамир сел и помотал головой.
– Хорошо спится?
– Не очень... То усну, то проснусь... Отец живым снится... Проснусь, тоска вот здесь... – Астамир постучал себя по груди. – И не знаю, что дальше делать... Жизнь кончилась... Все кончилось...
– Об этом я и хотел с тобой поговорить. Умар просил о тебе позаботиться, но я не знаю, как заботиться о взрослом мужчине...
– Умываться меня учить поздно, – сказал Астамир. – И воспитывать поздно. Меня отец воспитал так, как сам хотел.
– Он, думаю, не об этом говорил. Снова в лес не манит? – вроде бы между делом спросил Василий Константинович и почувствовал, что Астамира этот вопрос совсем не напряг.
– А что мне там делать? Джамаата нет, отца нет.
– Ну, есть еще немало всяких «мовсаров байсаровых»...
– А что сам Мовсар без отца значит? Он и держался только потому, что отец сам эмиром быть не хотел... Без отца не было бы Мовсара.
– Не манит, значит?
– Нет.
– А как тогда свое будущее видишь?
– А я вообще никакого будущего не вижу. Я же говорю, для меня жизнь кончилась.
– А со старшими братьями у тебя какие отношения?
– Какие... Братские... Только у них семьи, дети... Если попрошу принять и спрятать, они примут и спрячут... А зачем? Чтобы они за своих детей боялись? Я им всю жизнь испорчу... Это с моей стороны будет совсем не по-братски... – Астамир горько усмехнулся.
– Тоже верно... И самому не слишком приятно, когда тебя все ищут, все ловят... – подводил полковник Астамира к самостоятельному решению, к такому решению, которое бы всех устраивало. Вроде бы между делом высказанное сомнение должно зародить и развить мысль.
Однако молодой боевик такую мысль тоже не принял:
– К этому я привык... Это не так страшно, как со стороны выглядит.
– Потому не страшно, что ты другой жизни не знаешь... Когда идешь спокойно по улице, и не боишься, что тебя остановят.
– Может быть, – вяло согласился Астамир. – Тогда бы, наверное, и к братьям приехать можно было. Чтобы они за своих не боялись. И сколько мне могут дать?
– Ты имеешь в виду суд?
– Да.
– Вообще не представляю... Знаю только, что если будешь сотрудничать со следствием, то есть поможешь нам «кладовщиков» обвинить, это зачтется. Я слышал, в таких случаях кому-то вообще условные сроки давали. Но это все зависит от того, что у тебя за спиной.
– Много всякого за спиной. Но я, наверное, готов... Сколько ни дадут, все моим будет. Главное, чтобы не пожизненное...
– Ну, на это ты не претендуй, ты не Радуев... Но я рад, что ты решил к мирной жизни вернуться. Сегодня твой брат прилетит, Ваха... Может быть, оба брата, я не знаю... Мы им передадим тело отца, чтобы его похоронили рядом с матерью...
– Меня на похороны не отпустят?
– Скорее всего, нет. Да тебе это и опасно... Ты – ценный свидетель. Тебя просто убьют.
– Я с отцом простился уже. С братьями я смогу встретиться?
– Наверное... Я постараюсь это устроить. Как только прилетят...
Полковник встал и шагнул уже к двери, когда в голове появилась внезапная мысль.
– Скажи, а Мовсар как с «кладовщиками» контактировал?
– Если надо было, по «мобиле» связывался...
– Мы можем, наверное, звонки проверить. Через регистрацию на спутнике. Номер мобильника Мовсара не знаешь?
– Знаю, – Астамир пару секунд подумал, потом продиктовал.
Полковник сразу запомнил цифры.
– Ладно... Отдыхай пока... Последние дни у всех у нас нелегкими были...
* * *
Василий Константинович вставил в ухо наушник и прицепил к воротнику микрофон. Включил «подснежник».
– «Пастух». Я – «Первый», как слышишь?
– Нормальная связь, «Первый». Вам не скучно?
– Беседовал с Астамиром.
– И как?
– Он, кажется, созрел для дальнейшего сотрудничества со следствием. Но он мне мысль подал... Как у вас дела?
– Половину прочесали, пока без толку... Только двоих задержали до выяснения... Из того села парни, что «кадыровцы» прочесывали...
– Грабители машин...
– Да, мародеры... Вы можете их опознать...
– Скорее всего, это люди Мовсара Байсарова. Не отпускайте их. Я сейчас с подполковником Козловским свяжусь... Может, что-то получится... Буду на связи...
– Давайте, товарищ полковник. Если Байсаров здесь, то он хорошо спрятался...
– Жди сообщения...
Не отключая «подснежник», Василий Константинович набрал номер подполковника Козловского из управления космической разведки. Но ответил не Козловский, а подполковник Верхотуров из разведуправления РОШа. Видимо, Козловский пользовался его трубкой.