Казалось бы, какая разница для какой-нибудь планеты, если кто-то там, на Земле, задал такой вопрос. Она как крутилась вокруг Солнца, так и продолжает. Но событие вопроса произошло не «в голове человека», который задал вопрос. Мы можем вскрыть его череп, но не найдем там ни сущего-в-целом, ни Ничто. Событие вопроса случилось в самом Сущем! И это событие, этот вопрос начинает играть роковую роль в судьбе всего сущего.
То, что какой-то метеорит упал на Луну и сделал кратер на половине ее поверхности, ерунда. А вот то, что человек на Земле спросил о Сущем и Ничто, означает, что на основе сформулированного им ответа будет создана онтология, потом наука, потом техника, и через тысячелетия на поверхности Луны высадятся луноходы и люди, будут построены станции по добыче гелия. Или может, Луну вообще взорвут за ненадобностью в войне сверхдержав. Возможно, она останется только в стихах поэтов и будет в них прекрасней самой себя. Вся эта судьба Луны уже определилась и свершилась в тот момент, когда был задан вопрос об основании Сущего в противовес Ничто. Точно так же судьба Ромео и Джульетты свершилась не когда они умерли, а когда впервые встретились взглядами. Также свершилась судьба всего Сущего, пусть даже и самого далекого или мельчайшего. Да, до покорения Луны и планет пройдут тысячелетия, но первый шаг сделан тогда, когда задан вопрос о Сущем и Ничто, а первый шаг не только начало пути, но и направление пути, самое главное в пути. Начало, задающее направление и правящее, направляющее все, древние греки называли архэ, Вся дальнейшая история человечества определена этим первым шагом, это начало, архэ, правит в ней.
Человек имеет дело с массой феноменов. Чтобы упорядочивать их или хотя бы просто замечать, как «те же самые», ему нужна точка отсчета. Р. Музиль в романе «Человек без свойств» изображает генерала Штумм фон Бордвера, которого пригласили в комиссию по подготовке юбилея императорской династии и он, привыкший к военной субординации, тут же решил выяснить, в чем «главная мысль» во всех политических прениях. Для этого он пошел в имперскую библиотеку, но, увидев три миллиона томов, понял, что ему самостоятельно понадобится 10 тысяч лет, чтобы хотя бы прочитать все. Генерал впал в отчаяние и решил, что в мире все устроено неправильно. На самом деле нужно было просто знать, где искать.
На вопрос об основе основ, об основе всего Сущего, об основании того, почему есть Сущее, а не Ничто, отвечают философы. Они дают каждый свой ответ на этот вопрос. Создают основопонятие Сущего. Затем выводят из основопонятия региональные понятия, в соответствии с которыми делят и ранжируют сущее, создавая региональные области наук.
В науках есть свои основопонятия. Например, в математике есть понятие числа. Но ни один математик толком не объяснит, что это такое, а если пустится в объяснения, сразу превратится из математика в философа. И так во всех науках. Оставив самые сложные вопросы философам, науки быстро продвигаются дальше в изучении своей области, рука об руку с наукой идет и техника. Прогресс техники меняет мир, историю…
Поскольку вопрос «почему есть Сущее, а не Ничто?» заранее предвосхищает любой опыт, и более того, сам открывает горизонт, в котором может что-то встретиться любому исследователю, то и ответы на этот вопрос, которые давали различные философы, никак не зависят от опыта и не могут «опровергаться» им.
Каждая философская система применима везде и всюду и истинна сама по себе, независимо от фактов. Да, каждая из систем задает свой горизонт и поэтому какие-то факты внутри этого горизонта видимы, а какие-то нет. Но нельзя фактами, раскрываемыми в горизонте одной системы, «опровергать» другую.
Пара простых примеров. Сколько пеняли Аристотелю за то, что утверждал, будто «рабство есть по природе». В этом видели историческую ограниченность древнего грека, снисходительно говоря, дескать, чего еще можно ждать от представителя общества, основанного на рабском труде. То ли дело мы, нынешние, современные, знающие, что каждый свободен от рождения!..
Однако, если дать себе труд вчитаться в Аристотеля, выяснится, что он понимает рабство иначе, чем современное массовое сознание. Ткацкие станки сами не могут ткать. Нужен кто-то, кто «включит и выключит» станок, кто обслужит его. Это и есть раб. Но под это определение подпадает и античный раб, и средневековый крепостной, и рабочий Нового времени, и современный системный администратор. Аристотелю наплевать, какие у всех названных политические права и как они менялись в истории. Он говорит, что по природе, то есть так уж устроено сущее, технике всегда нужен тот, кто ее обслуживает, а значит, «рабство есть по природе». В аристотелевском смысле рабство есть и сейчас. И если бы он дожил до нашего времени, ни на йоту не изменил бы свою философию, потому что никакие факты ее не опровергают, а лишь подтверждают.
Еще пример. Над Фомой Аквинским потешались как над экономистом: не садись не в свои сани, богословствовать богословствуй, но не лезь в экономику! Надо же, дурень, заявил, что «цена товара определяется его происхождением»! А старый Фома оказался куда современнее всех поклонников рынка, себестоимости и проч. Его теория как нельзя лучше подходит для «брендовой экономики», где себестоимость газировки 10 центов, но продается она по доллару, так как на банке написано «Кока-кола».
Всегда и везде применимость учений великих философов основана на изначальном, заранее охватывающем все сущее, вопросе: «Почему есть Сущее, а не наоборот Ничто?» и на универсальности ответов. Недаром философия носит также название «метафизики». Слово состоит из двух корней. «Физика» — это то, что мы можем встретить в опыте, все меняющееся, бурлящее и проч. А «мета» (по-гречески — сверх, после) обозначает, что философия занимается вечными принципами, основаниями, границами, внутри которых все сущее, вся физика бурлит и преподносит свое разнообразие опытных фактов.
Создать «собственную метафизику», то есть некое новое вечное и неопровержимое учение, и легко, и трудно. Легко, потому что нужно просто ответить на вопрос: «Почему есть Сущее, а не наоборот Ничто?», то есть открыть некий первопринцип, на котором все основывается, а потом строго провести этот первопринцип в жизнь, то есть дать на его основе новую разметку сущего, зачать новые науки, новую «этику» и проч.
Трудность, однако, в том, что первопринцип должен быть чем-то очень простым, проще, чем само Ничто, поскольку, раз уж сущее предпочло быть, чем не быть, согласно этому принципу, то «естественность» выбора Сущего должна быть очевидной. Другая трудность: уже много кто в истории отвечал на этот вопрос и много «первопринципов» разобрал, нам ничего не осталось. Куда не кинь, а все уже кто-то подумал или придумал. Если присмотреться к творениям наивных графоманов-философов, то обнаружится, что они изобрели очередной велосипед, и только невежество не позволяет им узнать в собственных творениях ухудшенные копии Канта, Гегеля, а то и «копии копий» — второразрядных бергсонов, риккертов, бердяевых.
«Ну и что?» — спросят те, кто утверждает, будто «Хайдеггер говорит то же самое, что и другие, только более непонятно». Все это можно было узнать и без Хайдеггера, из других философов. А то, что автор книги впервые узнал о метафизике из чтения Хайдеггера — его проблемы. Уже Аристотель и Платон говорили об удивлении, а уж вопрос: «Почему есть Сущее, а не наоборот Ничто?» кто только ни задавал! То, что Хайдеггер его задал и дал замысловатый ответ, построил свою систему согласно своему принципу, да еще и сделал это в своей авторской терминологии, еще не обязывает нас его чтить. Еще не доказано, что за терминологическими ухищрениями Хайдеггер не прячет плагиат: то есть взял свой первопринцип у какого-нибудь Мейстера Экхардта, обозвал по-другому, перевел на свой птичий язык его систему или чужие системы… Да даже если Хайдеггер и оригинален, то что из этого? Есть еще десятки и сотни «философий», каждый выбирает себе для чтения то, что ему более понятно, и подходит…