Промышленное производство, технология всегда вторичны, они уже копируют произведенное вручную, причем безвкусно, стандартно и главное, никому конкретно не подходяще. Мир техники по определению мир копий, мир «вторяка». Но это было бы не страшно, если бы он, распространяясь, не рубил сук на котором сидит, не убивал бы свои предпосылки, оригинальное и изначальное!
Научное исследование не может мыслить предмет, так как сами «требования науки», внешние предмету, вносят искажения. Есть чисто «научные требования», придуманные научным сообществом. Так традиция ложного истолкования проблем нудит и требует, чтобы все будущее соответствовало этой лжи и ошибкам, ведь в науке есть амбиции школ, интриги авторитетов. Есть также коммерческий интерес у науки как отрасли, которая борется за гранты или заказы предпринимателей, есть требования коммерческого успеха публикаций, а значит, в рядовые результаты исследований добавляют налет сенсационности и скандальности…
Почему Хайдеггер называет Сократа чистым мыслителем Запада? Потому что тот даже ничего не писал, ибо писание тоже вносит своего рода внешние требования, Сократ посвятил себя чистому мышлению, чистому погружению в предмет, он стоял на открытом ветру этой тяги к сущности, полностью отдал себя ей. Сократ был и первым учителем, поскольку знал: его дело как раз не учить, а учиться, учитель отличается от ученика только большей втянутостью в сущности, большим отсутствием внешних учению целей. Учитель есть больше ученик, чем сам ученик.
Что значит учиться мышлению? Значит, все больше посвящать себя ему. Втягивание в мышление есть любовь, «филия». Лишь то, что с любовью, — глубоко. Наоборот, всякая критика всегда поверхностна. Критика коренится в мести, всегда исходит извне, значит она проводит границу между собой и предметом, как чуждым ей, стремится уничтожить его чуждость, которая для нее невыносима, как все, что не проистекает из нее.
Мести, критике прошлого Хайдеггер противопоставляет память: ««Память» означает изначально вовсе не способность запоминать. Это слово именует целое духа в смысле постоянной внутренней собранности втом, что присуще всякому чувствованию. Память означает изначально то же самое, что молитва, поминовение (Andacht): неотпускаемое, собранное пребывание при… а именно не только при прошлом, но и равным образом при настоящем и при том, что может придти. Прошлое, настоящее, будущее являют себя в единстве всегда собственного присутствия. В качестве таким образом понятой памяти Gedanc есть также и то, что именуется словом «благодарность» («Dank»). В благодарности дух вспоминает (gedenkt) то, что он имеет и то, что он есть. Вспоминая таким образом, в качестве памяти дух примысливает себя (denkt…zu) к Тому, чему он принадлежит. Он мыслит себя слушающим не в смысле простого подчинения, а слушающим, исходя из слушающей молитвы».
Ответ на вопрос, который вынесен в заглавие книги, получен: «Мышление есть благодарность». Чтобы понять парадоксальность и революционность этого утверждения, мы должны усвоить историю понятия дара в западной метафизике. А в ней предполагается, что все сущее делится на волевых субъектов, которым нечто принадлежит, и на то, что может принадлежать этим субъектам. Иногда такой субъект может быть один (абсолютный субъект, иногда именно так понимали Бога). Сущее принадлежит субъекту на правах собственности, после того как он его потребил, захватил, сформировал или просто обозначил как таковое, принадлежащее. Однако если он потребляет сущее, он не может считаться полным его господином, логика господства как всегда требует, чтобы своим господством субъект был обязан только себе, а не чему-то внешнему. Поэтому высшая власть проявляется субъектом именно тогда, когда он расстается с сущим, над которым господствует, показывая независимость от него. Это и называется даром.
Но кто приемлет этот дар? Ведь в случае с абсолютным субъектом — это дар самому себе, а в случае с другим субъектом — отравленный дар, «медвежья услуга», ведь такой дар закабаляет и сам по себе и по отношению к тому, кто его дал. Из дара возникает власть (первая власть, первые господа и рабы возникли, когда господин-победитель даровал жизнь побежденному, а тот принимал дар и был уже обязан, становился рабом).
Принятие дара без благодарности, без отдаривания, означает рабство. Именно поэтому господа всегда соревновались в задаривании друг друга и всегда стремились отдариться. Простая благодарность есть способ такого отдаривания. У меня ничего нет, но я благодарю, я дарю тебе благо, вспоминая тебя, молясь за тебя. Я как бы прошу абсолютного господина вернуть тебе то, что ты дал мне. Таким образом, дарение оказывается невозможным, оно всегда вырождается в обмен. Есть вариант с потлачем, то есть безумным уничтожением сущего (тратой), которое превозносили теоретики суверенности типа Батая. Но тогда возникает зависимость от этого уничтожения, которое, к тому же, уж точно не дар.
Есть вариант с самоуничтожением, с растворением в даре, так, что отдариваться невозможно за неимением дарящего. Это ситуация своего рода завещание. Но что здесь завещается? Не то или иное сущее (тогда бы не было растворения в сущем), а сама сущность. С самого начала человек не есть свободно определяющееся существо, а тот, кому подарена свобода (если твоя сущность тебе подарена, придана, завещана, то единственным способом отдаривания, благодарности будет реализация этой сущности, тем более что эта сущность и есть способность благодарить): «В Gedanc как изначальной памяти правит уже то воспоминание (Gedenken), которое примысливает свое мыслимое к тому, что должно быть осмыслено, т. е. правит благодарность. Мы благодарны (danken) за это тем, что мы благодарны (bedanken) тому, что мы должны это благодарить (verdanken). То, что мы должны благодарить, исходит не от нас. Это нам дано. Многое нам дается в дар и разного рода. Высшим же и собственно охранительным даром остается для нас наша сущность, которой мы одарены таким образом, что лишь из этого дара мы есть те, кто мы есть. Поэтому это приданое мы должны благодарить больше всего и непрестанно. Однако то, что передается нам в смысле этого приданого, есть мышление. Таким образом, высшей благодарностью является, вероятно, мышление? А глубочайшей неблагодарностью необдуманность (Gedankenlosigkeit)? Ведь таким образом не существует собственной благодарности в том, что мы приходим к себе с неким подарком и возмещаем подарок подарком. Чистая благодарность — это, напротив, то, что мы просто мыслим, а именно о том, что собственно и единственно дано для мысли»…
И еще: «Когда мы думаем о призывающем-думать, мы вспоминаем тем самым о том, что само призывающее-думать дает нам для мысли. Это воспоминание, которое в качестве мышления является настоящей благодарностью, нуждается именно в том, чтобы благодарить, а не отдавать взамен и отрабатывать. Такое благодарение — это не возмещение; а открытость-навстречу. Только эта открытость-навстречу дает нам возможность сохранить в своей сущности то, что изначально дается для мысли».
Мышление есть благодарность (а не месть), а благодарность есть открытость-навстречу. Это, между прочим, и открытость навстречу судьбе и действительно новому, от которого закрыто всякое критическое мышление. Последнее занято вписыванием будущего в рамки настоящего с последующим опрокидыванием настоящего на будущее. Его «футурологии и экспертные прогнозы» всегда ошибаются, так как будущее именно и есть НЕ-продолжение настоящего, а сбой в его длениии, разрыв.