В июле 2010 года одна из ведущих государственных исследовательских организаций в Китае, Академия общественных наук, опубликовала подробный доклад о значении интернета для политики. В нем, в частности, утверждается, что социальные сети несут угрозу государственной безопасности, так как США и другие западные страны “пользуются ими для дестабилизации” обстановки. Трудно не увидеть здесь отсылку к словам и делам Джареда Коэна. (В докладе процитированы слова неназванных американских чиновников, заявивших, что социальные сети – это “бесценный инструмент” для свержения недружественных режимов, могущие сослужить добрую службу правительству, как, например, “Твиттер” во время иранских волнений в 2009 году.) Когда американские дипломаты называют “Фейсбук” инструментом распространения демократии, можно смело утверждать, что остальной мир сочтет, что Америка не просто отдает должное огромному потенциалу этого инструмента, но и не преминет в полной мере воспользоваться им.
Американские дипломаты ошибались, полагая интернет пространством, свободным от националистических предрассудков. Киберпространство гораздо менее склонно к политической амнезии, чем они думали. О прежних политических промахах и долгой взаимной вражде между Западом и остальным миром не так-то просто забыть. Даже в цифровую эпоху внешняя политика страны ограничена теми же досадными рамками, что и в “аналоговом” прошлом. Джозеф Най и Роберт Кеохейн, два ведущих специалиста по международным отношениям, отмечали более десяти лет назад, что “информация циркулирует не в вакууме, а в политическом пространстве, которое уже занято”. Может быть, до иранских волнений технологические гиганты Америки действовали по большей части в вакууме и могли игнорировать предрассудки, связанные с ярлыком “американское”. Однако эти дни миновали. В будущем неприятие новой реальности только осложнит задачу распространения демократии.
В случае Ирана западные политики не только неверно оценили интернет, но и дали всем это понять. К большому удивлению западных политиков, иранское правительство приняло жесткие контрмеры, сильно затруднив использование Сети для работы по изменению иранского и других закрытых обществ. Еще три года назад правительства считали блогеров обычными пижонами, не способными организовать политическое движение. Теперь ситуация иная. Блогеров уже не считают просто модниками и бездельниками. Сегодня власти относятся к ним как к активистам новой “Солидарности”. Причем это идеалистическое (и совершенно неверное) убеждение разделяют и в демократических, и в авторитарных государствах.
Самое неприятное – чем чаще западные политики говорят об угрозе, которую несут блогеры авторитарным режимам, тем быстрее эти режимы сужают операциональное пространство блогеров. В некоторых странах политизация может даже пойти на пользу, поскольку блогинг принимает более отчетливую политическую окраску и блогеры приобретают статус журналистов или правозащитников. Однако во многих других случаях это может уничтожить зарождающееся интернет-движение, которое могло бы добиться большего, если бы преследовало скорее социальные, чем политические цели. Нужно ли Западу политизировать блогинг и рассматривать его как естественное продолжение диссидентской деятельности, – безусловно трудный вопрос, который нуждается в широком обсуждении. Но отсутствие дискуссии на эту тему не означает, что блогинг не политизирован, в ряде случаев необратимо, словами и делами западных политиков.
Более того, пагубное увлечение политиков киберутопизмом может помешать им обратить внимание на целый ряд важных вопросов. Как относиться к ИТ-компаниям, которые работают в государствах с авторитарным режимом, изменяя в итоге своим стандартам? Являются ли они предвестниками демократии, каковыми стремятся выглядеть, или это просто цифровые эквиваленты “Халлибертон” и “Юнайтед фрут компани”, то есть бизнесмены, которые цинично пользуются новыми возможностями и попутно укрепляют позиции правительств, позволивших им работать в своих странах? Как Западу увязать свое внезапно возникшее желание насаждать демократию посредством интернета с прежней, “офлайновой” тактикой достижения той же цели – взращиванием независимых политических партий и организаций гражданского общества? Как, не подвергая риску цифровых активистов, вооружить их? Если интернет – это та самая революционная сила, которая способна подтолкнуть авторитарные режимы к демократизации, то должен ли Запад закрыть глаза на многие другие аспекты функционирования интернета (киберпреступность, распространение детской порнографии, кибервойны, интеллектуальное пиратство и т. д.) и ковать железо, пока горячо?
Это невероятно трудные вопросы. Хотя интернет способствовал удешевлению почти всего, за такой товар, как человеческая глупость, по-прежнему приходится платить относительно дорого. Мантра, повторяемая адептами движения за открытое программное обеспечение – ошибайся часто, ошибайся рано, – приводит к появлению великолепного софта, однако этот принцип неприменим к ситуациям, когда речь идет о человеческих жизнях. Западные политики, в отличие от политических аналитиков или ученых, не могут позволить себе роскошь делать ошибки.
С точки зрения авторитарных правительств, цена использования ошибок Запада тоже значительно снизилась. Небрежность всего одного активиста может обернуться утечкой имен, фото, адресов электронной почты всех, с кем он контактирует. Оцифровка информации привела к ее концентрации: один похищенный пароль открывает возможности прежде неслыханные. Представьте, к какому количеству данных – и людей! – даст доступ украденный у вас пароль от почтового ящика!
Безудержный киберутопизм обходится слишком дорого, поскольку авторитарные режимы не дремлют. Нет никаких гарантий, что они не найдут способ превратить интернет в мощное орудие угнетения. Если выяснится, что интернет вооружает также тайную полицию, цензоров, пропагандистов, то, скорее всего, задача демократизации усложнится, а не станет проще. Аналогичным образом, если интернет снизит уровень недовольства граждан режимом (потому что у них теперь есть доступ к безграничному морю дешевых цифровых увеселений или потому, что они нуждаются в защите государства от беззакония, царящего в киберпространстве), этот режим определенно получит еще один источник легитимности. Если интернет меняет характер политического сопротивления и инакомыслия, уводя их из действительности в анонимное виртуальное пространство, это скажется, и не обязательно положительно, на масштабе и темпе протестного движения.
Этого не понимают многие обозреватели, рассуждающие о влиянии интернета на политику. Непризнание того, что Всемирная паутина может укрепить, а не расшатать авторитарный режим, в высшей степени безответственно. Оно приводит к негодной политике, так как дает политикам ложную уверенность, будто все, что им нужно делать, – это действовать на упреждение, а не реагировать на сложившиеся обстоятельства. Если при внимательном рассмотрении выяснится, что авторитарные режимы определенных типов могут извлечь гораздо большую пользу из интернета, чем их оппоненты, Западу придется переориентироваться и вместо того, чтобы настраивать активистов против своих правительств, противодействать использованию последними Всемирной паутины, чтобы они не стали еще авторитарнее. Нет смысла “прокачивать” революцию, если одновременно снижается вероятность ее успеха.