Семейству Мнишеков были чужды религиозные предрассудки. Муж одной из сестер Юрия — Фирлей — был кальвинист. Другая сестра Мнишка вышла замуж за арианина Стадницкого. Сам Юрий Мнишек женился на Ядвиге Тарло, отец и братья которой были также ариане.
Промотавший большую часть состояния Юрий Мнишек был готов сплавить дочь кому угодно. Нетрудно догадаться, что самозванца с энтузиазмом встретили как Юрий, так и Марина. Я затрудняюсь ответить, кому больше был выгоден союз — Лжедмитрию или Мнишкам.
Лакмусовой бумажкой в романе самозванца с Мариной могут быть все брачные договоры, заключенные Мнишками с самозванцем. Одуревшие от жадности Юрий и Марина требовали много, а Григорий покорно на все соглашался. При этом он прекрасно знал, что выполнение хоть половины условий Мнишков стоило бы головы не только ему, но и самому законному московскому царю, тому же Федору Иоанновичу или даже Ивану Грозному.
Дальнейшее общеизвестно. Юрий собрал для самозванца частную армию в 1600 человек и отправился завоевывать Русское государство. Наши историки старательно замалчивают тот факт, что первые 5 лет Смуты войну в Московском государстве вела не королевская армия, а частные армии Мнишека, Сапеги, Лисовского и т.п.
«Речь Посполитая» буквально переводится как «власть народа», то есть республика. Какой же народ правил в сей республике?
«В Польше искони веков толковали о вольности и равенстве, которыми наделе не пользовался никто, только богатые паны были совершенно независимы от всех властей, но это была не вольность, а своеволие. Даже порядочная и достаточная шляхта должна была придерживаться какой-нибудь партии, т.е. быть под властью какого-нибудь беспокойного магната, а мелкая шляхта, буйная и непросвещенная, находилась всегда в полной зависимости у каждого, кто кормил и поил ее, и даже поступала в самые низкие должности у панов и богатой шляхты, и терпеливо переносила побои, — с тем условием, чтобы быть битым не на голой земле, а на ковре, презирая, однако ж, из глупой гордости, занятие торговлей и ремеслами, как неприличное шляхетскому званию. Поселяне были вообще угнетены, а в Литве и Белороссии положение их было гораздо хуже негров» [137] — таков ответ шляхтича Булгарина.
Я уточню — «вольности» были привилегией лишь магнатов. Что мог позволить себе богатый пан? Всё! Да, да, я вовсе не преувеличиваю. Пан, разумеется, католик, мог делать все, что угодно. Например, русский боярин и при Иване Грозном не мог убить своего холопа, а в Уложении царя Алексея Михайловича 1649 года за это ему светили суровые статьи. А вот пан мог крестьянина повесить, посадить на кол, подвесить на крюке за ребро, короче, делать все, на что у него хватит фантазии.
За реальные и мнимые грехи мужика паны в XV—XVIII веках садистски расправлялись с их женами и детьми. Так, любимой забавой шляхтичей было резать женщинам «сосцы» (груди). А.С. Пушкин цитировал документ XVII века: «Казнь оная была еще первая в мире и в своем роде, и неслыханная в человечестве по лютости своей и коварству, и потомство едва ли поверит сему событию, ибо никакому дикому и самому свирепому японцу не придет в голову ее изобретение; а произведение в действо устрашило бы самых зверей и чудовищ.
Зрелище оное открывала процессия римская со множеством ксендзов их, которые уговаривали ведомых на жертву малороссиян, чтобы они приняли закон их на избавление свое в чистцу, но сии, ничего им не отвечая, молились Богу по своей вере. Место казни наполнено было народом, войском и палачами с их орудиями. Гетман Остраница, обозный генерал Сурмила и полковники Недригайло, Боюн и Риндич были колесованы, и им переломали поминутно руки и ноги, тянули с них по колесу жилы, пока они скончались; Чуприна, Околович, Сокальский, Мирович и Ворожбит прибиты гвоздями стоячие к доскам, облитым смолою, и сожжены медленно огнем; старшины: Ментяй, Дунаевский, Скубрей, Глянский, Завезун, Косырь, Гуртовый, Тумарь и Тугай четвертованы по частям. Жены и дети страдальцев оных, увидя первоначальную казнь, наполняли воздух воплями и рыданием; скоро замолкли. Женам сим, по невероятному тогдашнему зверству, обрезавши груди, перерубили их до одной, а сосцами их били мужей, в живых еще бывших, по лицам их, оставшихся же по матерям детей, бродивших и ползавших около их трупов, пережгли всех в виду своих отцов на железных решетках, под кои подкидывали уголья и раздували шапками и метлами.
Они между прочим несколько раз повторяли произведенные в Варшаве лютости над несчастными малороссиянами, несколько раз варили в котлах и сжигали на угольях детей их в виду родителей, предавая самих отцов лютейшим казням. [138]
А вот деловой документ — донесение царю белгородского воеводы: «Их [казаков — А.Ш.] крестьянскую веру нарушают и церкви божие разрушаются, и их побивают и жен их и детей, забирая в хоромы, пожигают и пищальное зелье, насыпав им в пазуху, зажигают, и сосцы у жен их резали, и дворы их и всякое строение разоряли и пограбили» [139] .
Патологическая жестокость польских панов нисколько не мешала им твердить на весь мир о варварстве московитов.
В России смертная казнь была отменена в 1741 г. императрицей Елизаветой Петровной. Екатерина II ввела смертную казнь, но число казней можно пересчитать по пальцам. А вот квалифицированной казни с 1741 г. в «варварской» России не было ни одной.
Замечу, что в Европе виновных в столь зверских убийствах, какие творили просвещенные паны, уже в XIX веке до суда отправляли на психологическую экспертизу. Ну а сейчас, в XXI веке, паны-садисты — герои польского эпоса.
Несколько слов стоит сказать и о терминологии. Так, литовский историк Гудавичюс утверждает, что в Великом княжестве Литовском во второй четверти XV века крупных землевладельцев «стали на польский манер называть панами... В первой половине XVI в. русско-литовский термин "bajoras" (обозначавший и вотчинное наследство, и служилую знать) стал вытесняться соответствующим польским термином "szlachta"» [140] .
Хорошей иллюстрацией жизни панов в Великом княжестве Литовском может служить жизнь князя Андрея Курбского после его бегства в 1564 г. от Ивана IV.
Король Сигизмунд-Август щедро одарил Курбского землями: в Литве он получил староство Кревское (позднее в составе Виленской губернии), на Волыни — город Ковель, местечки Вижну и Миляновичи с десятками сел. Сперва все эти поместья были пожалованы Курбскому в пожизненное владение, но впоследствии «за добрую, цнотливую [доблестную], верную, мужнюю службу» они были утверждены за Курбским на правах наследственной собственности. В Польше и Литве Андрея Курбского величали князем Ковельским. Любопытно, что фамилия Курбский в документах Великого княжества Литовского пишется как Крупский. Сам же Андрей Михайлович называл себя князем Ярославским.