Потерпев поражение, Станислав Потоцкий 1 мая отвел свое войско к Лубнам — удобному для обороны месту, а оттуда послал к коронному гетману послов с просьбой о помощи. Станислав ожидал также подхода своего брата Николая Потоцкого и Иеремии Вишневецкого. А тем временем казаки Острянина шли следом за Потоцким, торопясь разбить противника до подхода к нему подкреплений.
Повстанцы тоже ждали подхода к ним новых сил, и действительно, их войско вскоре увеличилось до 12 тысяч человек. 6 мая 1638 г. между повстанцами и польским шеститысячным войском Станислава Потоцкого началось сражение. Результат битвы был ничейным, причем обе стороны понесли большие потери. Однако ночью отряды Острянина стали отходить на северо-восток, а потом повернули к Миргороду.
Поляки настигли войско Острянина 31 мая под Жовниным близ впадения реки Сулы в Днепр. Казаки были разбиты, а Острянин с частью своего войска перешел русскую границу. Всего в Белгород с ним прибыло немного более тысячи казаков.
Другая часть повстанцев во главе с Дмитро Гуней засела в Жовнине и продолжала сопротивление. 29 июля 1638 г. Николай Потоцкий заключил соглашение с повстанцами, часть казаков, несогласных с соглашением, бежала с Гуней в Сечь.
Поражение восстания привело к резкому усилению гнета польских феодалов. Как доносил в Москву белгородский воевода: «Их [казаков — А.Ш.] крестьянскую веру нарушают и церкви божие разрушаются, и их побивают и жен их и детей, забирая в хоромы, пожигают и пищальное зелье, насыпав им в пазуху, зажигают, и сосцы у жен их резали, и дворы их и всякое строение разоряли и пограбили». [87]
После кровавого усмирения Конецпольским Украины-Руси (в 1638 г.) и введения «Ординации» для казаков, в Речи Посполитой началась «золотая лихорадка» — стремление поскорее и побольше захватить земель в этой «умиротворенной» и уже значительно заселенной части королевства, которую сами поляки называли «золотым дном» благодаря ее природным богатствам.
Кроме магнатов, землями (с живущими на них) владели многочиленные средние и мелкие шляхтичи, а также и монастыри и часть более зажиточного реестрового казачества.
При пожаловании (закреплении владения) королем, жаловалась не только земля, но и все с владением этой земли связанное. Насколько далеко распространились права владельца — видно из сохранившейся жалованной грамоты короля Владислава магнату Потоцкому. Этой грамотой во владение Потоцкого отдавались «слободы Бутин и Вороновка со всеми другими слободами, островами, уходами, теперь существующими, или теми, которые будут создаваться…»
Положение еще ухудшалось наличием целой армии посредников между владельцами и его «подданными». Обычно это были евреи, которые брали от владельца на откуп разные статьи его доходов: шинки, пошлины в городах при внутренней торговле («мито»), мельницы, право рыбной ловли, право пользования мостами через реки, плотинами (созданными трудом тех же крепостных), даже православными церквями, расположенными в границах пожалованных земель.
А нередко владельцы сдавали в аренду и целиком все поместье со всеми «доходными статьями».
Посредники, желая выколотить побольше из всех «доходных статей», изощрялись в их взыскании, учитывая, конечно, по своему усмотрению и свой посреднический «заработок». В случае же малейшего неповиновения к их услугам стоял весь полицейско-административный аппарат королевства.
Не имея непосредственного сношения со своими «панами», «посполитые» имели дело обычно с посредниками-евреями, а потому их гнев, возмущение и негодование против всяких невыносимо тяжелых поборов обрушивался на евреев и вызывал резкие антиеврейские настроения…
В главе «Антисемитськи мотивы в объяснениях Хмельниччины» («Початки Хмельниччины», стр. 123) Грушевский пишет:
«Евреи арендаторы заарендовали все шляхи казацкие и заставили их своими шинками — на одной миле по три шинка ставили, вынуждая казаков к покупке у них водки и меда, и не дозволяя им самим изготовление этих напитков для собственного потребления. Об этом „дума“ говорит: „Як иде украинський козак тай корчму минае, А жид выбигае, та украинського козака за чуб хватае, Та ще його двома кулакамы по потылыци затыняе: Козаче-левенче, за що я буду рату платити, Що ти мымо корчмы йдеш тай корчму мииаеш“…
Заарендовали евреи все казацкие торги и брали „мыто-перемыто“ от пешего и конного проезжего, от всякой клади, даже от выпрошенной нищими их милостыни. Ото всех забирали, что лучшее, а кроме того, говорит „дума“:
„И ще ж то жыды-рандари у тому не пересталы — На славний Украини вси козацьки церквы заарендувалы: Котрому б то козаку альбо мужыку дав Бог дытыну появыты. То не йды до попа благословытыся; — да пиды, до жыда рендаря,
То положы бытый талер щобы жыд дозволив Церкву одчыныты, тую дытыну охрестыты“.
О поборах с разных промыслов известная „дума про поневолення козаччыиы жыдами“ говорит:
„Котрый бы то козак альбо мужьж схотив рыбы наловыты, Жинку свою з дитьмы покормыты, То не йде до попа благословытыся, Да пиде до жыда-рендаря, да поступы йому часть оддать Щоб позволыв на ричци рыбы наловыты Жинку з дитьмы покормымы“ [88] ».
Настало время рассказать и о самих запорожцах — их нравах, одежде, вооружении, судопроизводстве, отношении к церкви и т. д. Сразу же возникает естественный вопрос: а откуда на Сечи брались запорожцы, поскольку там не было женщин? Главным источником пополнения казачьих рядов был приход добровольцев. Большинство их были уроженцами Малороссии и Великороссии. Но среди запорожцев встречались и поляки, болгары, волохи, татары, турки, евреи, немцы, французы и т. д. В Сечь брали людей всех национальностей, но при выполнении следующих условий: быть вольным и неженатым человеком, говорить по-русски, исповедовать православие и пройти своеобразное «обучение» в Сечи. И, наконец, присягнуть на верность русскому царю. Когда установили последнее условие — не ясно, оно вполне могло появиться и до 1653 г.
Прошлые грехи кандидатов в казаки не имели никакого значения. Польский сейм в 1590 г. потребовал от Запорожского войска не принимать к себе лишь приговоренных польским судом к смертной казни. Казаки попросту проигнорировали требование ляхов. Между прочим, сами поляки творили то же самое. Так, король Сигизмунд III официально простил приговоренного к смерти за преступления в Польше пана Александра Лисовского после того как он убил несколько тысяч мирных жителей в Московском государстве.
С Сечи выдачи не было ни при поляках, ни при русских царях. Так, к примеру, сохранился документ о дезертирстве в Сечь в 1735 г. пяти солдат Ревельского драгунского полка, на конях и с вооружением. Сечь их проглотила и «не нашла», когда этого потребовало русское правительство.