25 июня (7 июля) в Тильзите (ныне город Советск Калининградской области) был заключен русско-французский договор о мире и дружбе. Согласно этому договору, между двумя странами устанавливались мир и дружба, военные действия прекращались немедленно на суше и на море. Наполеон из уважения к России возвращал ее союзнику, прусскому королю, завоеванные им прусские территории за исключением тех частей Польши, которые были присоединены к Пруссии после 1772 г. по первому разделу Польши, и тех районов на границе Пруссии и Саксонии (округ Котбус в Лаузице — Лужицкой Сербии), которые отходили к Саксонии.
Из польских округов Пруссии создавалось герцогство Варшавское, которое теперь будет принадлежать королю Саксонии. Восстанавливался свободный город Данциг под двойным управлением — Пруссии и Саксонии.
Россия получала Белостокскую область, ранее принадлежавшую Пруссии.
Формально Тильзитский мир был выгоден России. Произошел уникальный случай в истории войн: наголову разбитая страна не теряла, а приобретала новые земли. Однако в России известие о Тильзитском мире вызвало волну возмущений. «Боже мой! — восклицал Денис Давыдов, вспоминая позднее пережитое. — Какое чувство злобы и негодования разлилось по сердцам нашей братии, молодых офицеров». Позже он назвал 1807–1812 гг. «тяжелой эпохой». Что же было «тяжелого» в те годы для русского дворянства? Для «русских немцев», включая родню Александра I, это было действительно тяжелое время — обделывать свои гешефты в Германии стало ужасно трудно. А вот империя в целом приобрела в 1807 г. Белостокский округ, а через два года, после очередного разгрома Австрии, Наполеон подарил Александру город Тернополь с областью. Наконец, с помощью Наполеона к России были присоединены Финляндия и Белоруссия.
Но, увы, по губерниям разъехались Николаи Ростовы, драпанувшие при первых же выстрелах в 1805 г. Теперь на паркете, в парадных ментиках, с напомаженными усами и большими саблями, они выглядели античными героями и рассказывали «о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как бурею налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса и как он падал в изнеможении, и тому подобное». [202] И, мол, если бы не чертовы дипломаты, то они бы, гусары да кавалергарды, показали бы этим французишкам!
Надо ли говорить, что было раздражено и британское правительство, решившее драться с Наполеоном до последнего солдата — разумеется, русского или немецкого. Английские дипломаты и разведчики в Петербурге получили указания любой ценой добиться расторжения Тильзитского мира.
В гостиных Петербурга и Москвы поползли разговоры о «позорном мире». Императрица Мария Федоровна и петербургская знать отказывались принимать французского посла Савари. И, как принято у нас на Руси, разговор о том, «как все плохо», незаметно переходил на тему «кто виноват», а затем, естественно, на «что делать». Кто виноват — было очевидно, что делать — тоже было ясно, благо не много было знатных семей, не имевших дедов — участников переворотов 1725, 1740 и 1741 гг., отцов, присутствовавших при геморроидальных коликах Петра ІІІ, и внуков, посетивших спальню Павла в Михайловском замке. Был, правда, не менее существенный вопрос — кто? Великий князь Константин был глуп, труслив и запутался в грязных сексуальных историях, что было само по себе еще терпимо, но взбалмошность и жестокость закрывали ему дорогу к престолу. Никто не хотел павловского правления в ухудшенном варианте. Великие князья Николай и Михаил были еще детьми. Старшая дочь Павла Александра умерла в 17 лет, Елена и Мария уже были выданы замуж за германских князьков. Оставалась двадцатилетняя Екатерина.
Из донесения шведского посла графа Стединга в Стокгольм от 28 сентября 1807 г.: «Недовольство против императора все более возрастает и со всех сторон идут такие толки, что страшно слушать… Забвение долга доходит даже до утверждений, что вся мужская линия царствующей семьи должна быть исключена, и, поскольку императрица-мать, императрица Елизавета, не обладает надлежащими качествами, на трон следует возвести великую княгиню Екатерину».
Аналогичную информацию посылала французская разведка в Париж. Из письма Наполеона к Савари от 16 сентября 1807 г.: «Надо быть крайне настороже в связи со всякими дурными слухами. Англичане насылают дьявола на континент. Они говорят, что русский император будет убит».
А пока в Лондоне и Париже напряженно ждали развязки, Екатерина Павловна много танцевала на балах, где часто говорила о своих возвышенных чувствах к царственному брату. В промежутках между балами она занималась живописью и любовью. Это могло бы успокоить Александра, если бы в постели сестрицы не оказался… генерал Багратион.
Петр Иванович Багратион (1765–1812) отличался безумной храбростью на поле боя, заботой о солдатах. Он был превосходный тактик и никудышный стратег. Таково общее мнение военных историков XIX в. Багратион был идеальным исполнителем воли Суворова, а затем Кутузова. После позора Аустерлица русскому обществу потребовался герой, и им стал Багратион. В Английском клубе Москвы ходила шутка: «Если бы Багратиона не было, то его следовало бы выдумать».
Багратион с 1800 по 1811 г., будучи шефом лейб-гвардии егерского полка, отвечал за охрану царской семьи, находившейся в летние месяцы в Гатчине и Павловске, поэтому великая княжна Екатерина знала генерала еще с детских лет. Инициатива сближения, несомненно, принадлежала Екатерине Павловне. И дело тут не только в этикете, который запрещал генералу первому начинать разговор с августейшими особами. Увы, наш храбрец был очень робок с женщинами и, говоря честно, глуповат. Впрочем, даже недостатки Багратиона становились достоинствами для заговора. Для переворота нужна был первая шпага государства, и Багратион мог ею стать для Екатерины Павловны, как генерал Буона-Парте для Барраса и Жозефины Богарне, с той разницей, что Наполине прикидывался простачком в политике, а князь Петр был им на самом деле.
Отношения Петра Ивановича и Екатерины Павловны начались с бесед о живописи в гостиной дворца в Павловске — резиденции вдовствующей императрицы. Екатерина дарила Петру Ивановичу картины своей кисти, а князь отвечал ей тем же. Перевести разговор с живописи на действия гвардейских полков в случае каких-либо государственных потрясений неудобно и неприлично. Зато завести разговор о штыках в постели — почему бы и нет?
Лишь в последний момент императору Александру удалось подавить заговор. Если верить мемуарам Савари, Наполеон через своего посла предупредил русского императора о заговоре и подготовке к покушению на его жизнь. Но нельзя исключить, что это предупреждение было продублировано русскими осведомителями.
Однако опасность со стороны сестры оставалась для Александра I вплоть до конца 1812 г. И лишь после окончательного изгнания французов он выслал Екатерину Павловну за границу «на лечение».
Итак, все русское общество, включая императорскую фамилию, усиленно подталкивало Александра I к войне. Наполеон же мог, но не захотел помочь Александру выйти победителем из конфликта со сторонниками войны. Белостокский и Тернопольский районы выглядели жалкими подачками для огромной России, а большего в Европе Наполеон дать не мог. Но оставалась еще и огромная Оттоманская империя. Как уже говорилось, если бы Россия получила Проливную зону, то ей минимум пятьдесят лет пришлось бы переваривать присоединенные территории в причерноморских странах. Франция также могла выиграть от раздела Турции, взяв себе Алжир, Тунис, Ливию, Египет, Сирию и т. д. Но гениальный стратег оказался в плену старых предрассудков. При Бурбонах дипломаты пытались всеми силами добиться доминирования французского влияния в Стамбуле. И это было вполне оправданно: французская торговля много теряла от конкуренции итальянцев, испанцев, австрийцев и особенно англичан. К 1807 г. ситуация кардинально изменилась — вся континентальная Европа оказалась под контролем Наполеона. Теперь Константинополь мог быть нужен Франции только для того, чтобы угрожать России.