27 сентября над Кронштадтом появились 42 бомбардировщика Ю-87 и Ю-88. Главными целями налета были линкор «Октябрьская Революция» и крейсер «Максим Горький». Десять бомб взорвалось у борта линкора. Одна 500-кг бомба, пробив мостик фок-мачты, взорвалась у второй башни. Взрывом нарушило общее крепление брони башни, пробило верхнюю палубу и барбет, броневая средняя палуба была деформирована, разрушена переборка. Погиб один и ранено шесть человек. «Максим Горький» повреждений не получил. От прямых попаданий двух бомб получила повреждения канонерская лодка «Пионер». При уклонении от бомб канонерка села на мель.
В тот же день, 27 сентября, германский снаряд попал в носовую часть сетевого заградителя «Онега», перевозившего войска 8-й армии из Ораниенбаума в Ленинград. Взрывом повреждены корпус и надстройки.
Сторожевой корабль «Буря» стоял в Купеческой гавани Кронштадта. Между 11 и 12 часами 27 сентября у его борта на расстоянии 3–5 м разорвались два крупнокалиберных снаряда. СКР получил до 200 малых пробоин от осколков и сел на грунт. Любопытно, что в полузатопленную «Бурю» 1 октября попал еще один снаряд.
27 сентября вновь, как и в предшествующие дни, авиационные и артиллерийские налеты немцев не сказались на интенсивности стрельбы наших кораблей и фортов.
Согласно мнению большинства отечественных военных историков, к 27 сентября 1941 г. положение под Ленинградом стабилизировалось. Кто же остановил немцев? До 1991 г. официально считали, что врага остановили несгибаемые ленинградские коммунисты. По сему поводу мне еще в школьные годы приходили в голову крамольные мысли: а что, в Киеве были коммунисты второго сорта, а в Минске – вообще некондиция?
После «перестройки» тезис о «железных партийцах» был снят, зато я несколько раз слышал по центральному ТВ утверждение, что немцев де остановила… ленинградская интеллигенция. Мол, там была самая-самая рафинированная «первого сорта» интеллигенция. И вот она то…
Есть и более обоснованная версия: мол, послали в Ленинград гениального Жукова, и он спас город от немцев. И опять автоматически лезут в голову крамольные вопросы, а почему сей гений не поехал спасать Киев и Минск, а в 1942–1943 гг. уложил сотни тысяч солдат под Ржевом и Вязьмой в ходе операции «Марс»?
Остановили же врага под Ленинградом «всем миром». Это были и солдаты, и ополченцы, и рабочие питерских заводов, выпускавших танки КВ и казематные установки Л-17, и даже простые питерские бабы, строившие укрепления и противотанковые препятствия. Но решающую роль под Ленинградом сыграли дальнобойные пушки кораблей и фортов – то, чего не было под Киевом и Минском. И тут дело не только в потерях врага от артиллерийского огня. Не менее важно было и психологическое действие на свою и чужую пехоту.
Чего греха таить, сколько раз в 1941–1942 гг. отступление вызывали паникеры, кричавшие, что все соседи на флангах и в тылу бежали, и вот-вот замкнется кольцо окружения. Надо ли говорить, что пехотинец чувствует себя совсем по-другому, когда над его головой несутся на врага огромные снаряды, а, оглянувшись назад, он видит грозные форты и корабли, изрыгающие огонь.
Всего в сентябре 1941 г. артиллерия Балтийского флота выпустила по врагу 25,4 тыс. снарядов, 23 процента составили снаряды крупных калибров. Дальнобойность, высокая меткость, скорострельность, большое разрушительное действие снарядов береговой и корабельной артиллерии обусловили высокую эффективность ее огня по сухопутным целям. Немаловажное значение имело и такое преимущество, как возможность обстрела на 360°, что в предельно короткие сроки обеспечивало широкий маневр траекториями. Это в свою очередь способствовало массированию огня в нужном направлении и по наиболее важным целям.
Советский военный историк Ю.Г. Перечнев писал: "Недостаточное количество полевой артиллерии, большое превосходство противника в силах, его стремление в кратчайший срок овладеть нашими базами заставили привлекать с этой целью даже артиллерию калибра 356–180 мм. Однако условия обстановки не могут служить оправданием неграмотного использования береговой артиллерии.
Так, для артиллерийской поддержки правого фланга 8-й армии, оборонявшейся на Лужском рубеже, из морской артиллерии были созданы 3 группы. В первую входили 3 железнодорожные батареи калибра 356–180 мм (11 орудий), во вторую – канонерские лодки и бронекатера, в третью – 7 стационарных батарей в составе 26 орудий калибра 152-45 мм. Вызов огня осуществлялся начальником артиллерии 8-й армии, а в некоторых случаях начальниками артиллерии 118-й и 191-й дивизий. Во многих случаях от командиров соединений армии поступали требования вести огонь по площади и ставились не свойственные морской артиллерии задачи. В своих заявках на открытие огня они не указывали характер целей и не обеспечивали стреляющие батареи и корабли корректировкой. Это привело к тому, что 70 процентов стрельб было проведено по площади.
Глубокий анализ недостатков боевого применения береговой и корабельной артиллерии дан в ряде отчетных документов 1941 г. В отчете начальник артиллерии КБФ вице-адмирал И.И. Грен отмечал, что морской артиллерии ставились задачи стрельбы по площади. Площадь обстрела назначалась слишком большой, из расчета 1000 снарядов на 7 кв. км. Подавлению огневых средств в глубине обороны противника должного внимания не уделялось. Очень часто береговая и корабельная артиллерия использовалась для нанесения ударов по пунктам предполагаемого нахождения войск и огневых точек противника.
Получая заявки от армейского командования, командиры артиллерийских дивизионов и батарей не знали значения выполняемой задачи, что исключало возможность правильной ориентировки наблюдательных постов на разведку и корректировку огня. Многие стрельбы проводились без корректировки, результаты стрельб не были известны.
Часто береговым батареям ставились неконкретные задачи, артиллерийская разведка была слабой, единые планы артиллерийской поддержки морскими и армейскими командирами не разрабатывались. Неправильное распределение целей между полевой и морской артиллерией привело к тому, что береговая использовалась с большим перенапряжением. В некоторые дни каждое орудие выпускало 125–300 снарядов при живучести стволов 500–600 выстрелов. Несоблюдение основного принципа – соразмерности мощности береговой артиллерии с объектом цели – отрицательно сказывалось на ее действиях при артиллерийской поддержке сухопутных войск.
Могут возникнуть и возражения, что, когда решалась судьба Ленинграда или Севастополя, а армейской артиллерии, особенно крупного калибра, не хватало, командование вынуждено было максимально использовать морскую артиллерию. Внешне подобные утверждения выглядят правильно. Но беда в том, что мощные орудия кораблей и береговых батарей при весе снаряда от 15,6 кг (калибра 100 мм) до 748 кг (калибра 356 мм) и соответственно дальностью стрельбы от 21,5 км до 44,6 км использовались для стрельбы по площадям и на дальностях, как правило, не более 10–12 км, и это при большом недостатке артиллерии крупного калибра в соединениях сухопутных войск. Ведение огня по площади было следствием ограниченной глубины наблюдения с корректировочных постов, отсутствия корректировочной авиации". [20]