Так была тихо похоронена 37-мм пушка обр. 1928 г. Не сохранилось ни одного ее образца. И сейчас историки флота часто ломают головы, изучая проекты различных кораблей начала 30-х годов, в составе вооружения которых предусматривались 37-мм автоматы.
Производство 2-см и 3,7-см автоматов фирмы «Рейнметалл» было также поручено заводу № 8 (им. Калинина). Они получили наименования «20-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1930 г.» (2К) и «37-мм автоматическая зенитная пушка обр. 1930 г.» (4К). Производство пушек было начато заводом № 8 в 1932 г. На этот год план завода составлял 100 единиц. Завод предъявил военпредам 44 пушки, но приняты были лишь три. В 1933 г. при плане 50 пушек предъявлено 30, сдана 61 (среди последних были и пушки 1932 г. изготовления). Пушки собирались с индивидуальной пригонкой, качество автоматов было очень низким. Поступившие в войска 20-мм пушки 2К постоянно давали отказы и вскоре были сняты с вооружения.
В 1931—1932 гг. завод № 8 изготовил около тридцати 37-мм пушек 4К, но не сумел сдать военной приемке ни одной. В последующие годы бракоделы завода им. Калинина загубили несколько образцов отечественных зенитных автоматов, включая интересные системы М.Н. Кондакова.
Только в 1940 г. заводу им. Калинина удалось наладить выпуск 37-мм зенитных автоматических пушек 61К, созданных на базе 40-мм автоматической зенитной пушки фирмы «Бофорс». К 1 января 1941 г. завод сдал всего 544 автомата. Таким образом, подавляющее большинство дивизий к 1941 г. не имело зенитных автоматических пушек, и бороться с низколетящими самолетами противника можно было только с помощью 7,62-мм пулеметов типа «Максим».
А теперь, после вынужденного отступления, вновь вернемся к нашему герою. В августе 1930 г. В.Г. Грабина пере
водят с работы на полигоне в КБ завода «Красный путиловец» на другой конец Ленинграда. Позже он писал:
«На “Красном Путиловце” меня встретили хорошо. Это очень ободрило. Среди конструкторов были люди самые разные. И убеленные сединой, умудренные громадным опытом “энциклопедисты”; у них можно было получить исчерпывающие справки о конструкциях, которые здесь разрабатывались 30 и 40 лет назад, причем справки не только о том, что именно проектировалось, но и как, какие были получены результаты, в каких материалах они отражены и где все материалы можно найти. Эти люди создавали знаменитую трехдюймовку образца 1902 г., трехдюймовую конную пушку, полуавтоматическую зенитную пушку Лендера и ряд других артиллерийских систем.
Были и такие, что проработали в этом КБ пока лишь по 10—15 лет, по сравнению со старожилами-конструкторами — “молодняк”. Они составляли большинство. Еще одна группа конструкторов совсем недавно окончила Артиллерийскую академию. Среди них выделялся Иван Абрамович Маханов, приятный в обхождении человек. Приветливая улыбка не сходила с его лица. После смерти Ф.Ф. Лендера он возглавлял конструкторское бюро.
Численно небольшой состав КБ был очень квалифицированный, творческий. Мне с несколькими конструкторами и чертежниками было поручено составить рабочие чертежи 76-миллиметровой пушки, которая в конце двадцатых годов была куплена у шведской фирмы “Бофорс” без какой бы то ни было технический документации: торопились поскорее перевооружить Красную Армию новой, наиболее современной дивизионной пушкой, а на свои конструкторские силы не надеялись»*.
«Начав работать в КБ, я решил прежде всего основательнее познакомиться с механосборочным цехом, воплощавшим в металле то, что мы строили на бумаге. Универсальное станочное оборудование я знал, но не одинаково хорошо, а некоторые типы станков — плохо. Кроме того, хотелось познакомиться с изготовлением особенно трудоемких и сложных деталей. И вот я начал ходить от станка к станку. Если видел, что операция простая, — не задержи
* Грабин В.Г. Оружие победы. С. 32—33.вался. Но если встречалась сложная, простаивал у станка подолгу, стараясь постичь процесс формообразования. Теперь я понимал, что без этого настоящим конструктором не стать. Это было для меня как бы кончиком нити, который я нашел и за который ухватился.
Иногда было трудно разобраться без технической документации. Тогда просил у мастера или у рабочего разрешения посмотреть чертежи. Не стеснялся обращаться к мастеру или рабочему с просьбой пояснить мне непонятное. И никогда не встречал отказа.
Год проработал я в КБ “Красного путиловца”, когда директор завода неожиданно (в моей жизни многое свершалось неожиданно) получил телеграмму: “Срочно командировать Грабина в Артиллерийское управление”.
В тот же день я выехал в Москву. В Артиллерийском управлении мне вручили предписание: “Командируется на постоянную работу в конструкторское бюро № 2 Всесоюзного орудийно-арсенального объединения Наркомтяжпрома”. Это была как раз та самая организация, куда я был распределен после окончания академии»*.
КБ-2 размещалось на пятом этаже большого московского дома, не имевшего вывески. Там работали германские и советские конструкторы, причем ведущая роль принадлежала немцам. Начальником КБ был красный командир Шнитман, начальником германской группы — инженер Фохт. В июне 1931 г. Грабина назначили заместителем начальника КБ-2. Практически сразу Грабин вступил в острый конфликт со Шнитманом и Фохтом. Мнения противоположной стороны мы никогда не узнаем, поэтому волей-неволей придется смотреть на конфликт глазами Василия Гавриловича:
«По знакам различия Шнитман — высокое должностное лицо, но постоянная угодливая улыбка на его холеной физиономии не соответствует его воинскому званию. Шнитман бесшумно скользит по паркету и всем своим видом старается показать, что для Фохта он готов на все. Молодые советские конструкторы прозвали его “дипломатом”. Он действительно раньше бывал за границей с какими-то поруче
* Грабин В.Г. Оружие победы. С. 35—36.ниями Внешторга, в артиллерии же ничего не понимал, что, впрочем, его не беспокоило.
Фохт марширует, звонко печатая шаг, голова его откинута, плечи приподняты, на худощавом, синеватом после бритья лице выражение холодное и жесткое. Один глаз у него стеклянный, но это трудно заметить, потому что у живого глаза такое же выражение, как и у искусственного.
Фохт разговаривает лишь с теми, на ком белый халат, т. е. со своими соотечественниками. В его обращении с ними нет ничего похожего на вежливость — он в лучшем случае молчаливым кивком показывает свое удовлетворение, а неудовольствие выражает окриком. При малейшей попытке возражения его покидает всякая выдержка. Впрочем, возражения исключительно редки — немцы смотрят на Фохта как на бога и к тому же сильно его побаиваются.
Указания Фохта всегда категоричны, как приказ. Но, так или иначе, немцами он руководил неплохо. Как ни неприятна мне была его личность, надо отдать ему должное: конструктор он был опытный, знающий.
На советских инженеров Фохт не обращал внимания, для него эти люди в коричневых халатах почти не существовали. Да и о чем ему было с ними разговаривать? Заняты они были копировкой, изредка — отработкой самых второстепенных деталей, что называется “осмысленной деталировкой”, — очевидно, в отличие от “неосмысленной”, которая с успехом могла быть проделана обыкновенным чертежником, но к которой из месяца в месяц были прикованы русские конструкторы»*.