К востоку от крепости крутые поросшие лесом холмы спускались к реке и лугу площадью примерно в квадратный километр, который ежегодно затапливался паводком. Почти до самого лета этот луг оставался похожим на болото и только к осени высыхал и превращался в хорошее пастбище для местного скота. В этом и других болотцах вокруг реки буйно расплодились в этом году мириады лягушек и жаб, которые своим скрипом и кваканьем многим не давали спать. Другим ночным звуком была громкая перекличка русских часовых – они восклицали “добра хлеба, добра пива!”, намеренно дразня и соблазняя своих противников.
К югу от города, позади кустарника и возделанных полей, которые шведские осадные укрепления искромсали на мелкие кусочки, пролегала одна из многочисленных лощин, повсюду пересекавших Полтавское плато. По большей части поросшая лесом лощина круто обрывалась, становясь сухой и голой, и имела много ответвлений. Кое-где в длинной лощине стояли группы домов, и там же находился лагерь Сёдерманландского и Крунубергского пехотных полков, занявших накануне траншеи. Немного южнее этого бивака был лагерь запорожских казаков. В ходе осады им досталась роль разнорабочих и вместе с тем мишеней для русских, которые стреляли в них сверху, с городского вала. В этот период осады потери запорожцев превосходили потери шведов. «Лыцари» стали дровосеками, землекопами, носильщиками... Их боевой дух дошел до нижней отметки. Шведам было трудно заставить запорожцев исполнять приказы.
К северу от города плоскогорье над рекой также прорезала длинная и широкая лощина. Она шла в направлении с севера на юг и вскоре терялась в обширном Яковецком лесу, который со своими оврагами, ручьями и запрятанными среди деревьев маленькими озерцами разделял шведские позиции вокруг крепости и большой русский лагерь в нескольких километрах отсюда. Примерно в километре к северо-востоку от города, на другой стороне поросшей ольхой болотистой впадины возвышался продолговатый холм. Они примыкал к зеленому массиву Яковецкого леса, и его склоны были покрыты большими вишневыми садами. На самом дальнем конце холма, на его южной стороне стоял монастырь, воздвигнутый в 1650 году, где расположилась ставка короля и его штаб, походная канцелярия и драбанты, а также и весь придворный штат. Здесь же, на монастырской возвышенности, среди вишневых садов стояла лагерем в это воскресенье и шведская пехота, не участвовавшая в осаде.
Многочисленными длинными рядами располагались полк за полком: ряды высоких пирамид, в которые были составлены пики, а также ружья под специальным прикрытием, палатки маркитанток, костры и выгребные ямы, – конечно, раздельные для командования и незаметных героев. Поскольку местность со своими ручьями, лесом и садами была мало пригодна для лагеря, не допуская почти геометрической правильности, к которой обычно стремились при его разбивке, лагерь носил отпечаток домашности и беспорядка. Гвардия уже давно занимала позиции у монастыря, но другие соединения стояли там на биваке всего пять дней. Солдаты спали под открытым небом, палатки были не нужны в эту тяжелую и липкую знойную погоду.
В четырех километрах к западу от растрепанного лагеря пехоты, на волнистой равнине между безлюдными деревнями Рыбцы и Пушкаревка протянулся в длину лагерь шведской кавалерии. Кроме трех кавалерийских и двух драгунских полков, которые находились в других местах, здесь стояла вся шведская конница, собранная в длинную, тщательно составленную шеренгу из квадратных малых лагерей, вписанную в большую систему лесистых лощин. Лагерь размечал фельдмаршал Реншёльд собственной высокой персоной. Южнее Пушкаревки стояла большая часть армейского обоза, охраняемая двумя драгунскими полками. Тысячи и тысячи телег и повозок стояли там, частично защищенные большим ущельем, которое считалось “inaccessible” (неприступным). Позади раскинувшегося обоза прочерчивалась глубокая теснина. (Местоположение обоза, вероятно, было выбрано с таким расчетом, чтобы в случае отступления он мог служить опорным пунктом для всей армии; здесь можно было, опираясь на широко разветвленную сеть оврагов и лощин, остановить атаку русских, а обоз тем временем вывести дальше на юг, по дороге, которая вела на Кобеляки и дальше – к Днепру.) То, что части лагеря также и в этом положении, когда войско было стянуто к Полтаве, все же были так разбросаны, было не случайно. Шведская армия избегала сосредоточения всех своих сил в одном месте, поскольку это в скором времени привело бы к росту смертности. Обычно среди зловония и нечистот гигантских лагерей пышным цветом расцветали болезни. Разбросать войска по разным лагерям, как сделало шведское командование, было простым средством от заразы.
Строевые части шведской армии насчитывали в это июньское воскресенье около 24 300 человек. Это было твердое ядро армии. Кроме того, в войске имелось большое количество нестроевых, чьи горе и радость полностью зависели от капризных перемен военной удачи. Среди этих нестроевых были прежде всего около 2 250 раненых, больных и инвалидов. Далее следовало примерно 300 нестроевых артиллеристов, а также 1 100 чиновников канцелярии. Неизбежную, но часто забываемую группу, без которой никогда не могла бы действовать армия, составляли многочисленные конюхи, денщики, возницы, работники и мальчики на побегушках в обозе, которые часто были на подхвате и выполняли наименее почетную работу: таких было около 4 000 человек. В войске была также другая часто забываемая группа – женщины и дети. Особенно среди офицеров было в обычае брать с собой в поход всю семью; жену и детей, большой штат прислуги, а иногда даже меблировку. Также и рядовых солдат могли сопровождать семьи. Вкраплены в этот кочевой город из брезента в то утро были примерно 1 700 жен, служанок и детей. Были женщины, как, например, две поварихи, Мария Бок и Мария Юхансдоттер, которые заботились о том, чтобы у короля была еда на столе; среди прочего они должны были участвовать в приготовлении дичи, которую специальный придворный охотник Кристоффер Бенгт притаскивал домой к королевскому столу. Мы имеем также и другие примеры, такие как жена трубача Мария Кристина Спарре, двадцати одного года, родом из Померании, или Гертруда Линеен, супруга одного лейтенанта из драгунского полка Дюккера. Еще одна из этих женщин была Бригитта Шерценфельд, родившаяся в июне 1684 года в замке Бекаскуг… Поскольку таких, кто взял с собой на войну жен, было все-таки немного и незамужних женщин тоже мало, мы можем предположить, что в армии ощущался сильный сексуальный голод. Вполне понятно, что в источниках трудно найти чтолибо касающееся этого вопроса. Мы можем спокойно предположить, что в войске находились проститутки, хотя раньше и они так или иначе были проблемой. Некоторые мужчины обращались друг к другу, хотя за гомосексуальные отношения полагалась смертная казнь. То, что к этому «содомскому греху» прибегала по крайней мере часть офицерского корпуса, нам известно. Встречалось и скотоложство, хотя за него тоже полагалась смертная казнь. В последнем случае виновному грозила такая нелепость, как тройная смертная казнь. (Об одной из таких казней осужденного за скотоложство солдата, имевшей место во время похода, рассказывается, что он “был повешен, потом положен в костер и должен был еще быть обезглавлен, но палач не смог рубить”)»115.
Шведы попытались овладеть Полтавой с хода, но штурм крепости 29 и 30 апреля не удался. Поэтому шведы, как уже го* ворилось, приступили к осаде. Комендант крепости Келин в ночь на 1 мая сделал вылазку, оттеснил охранение противника и завладел передовыми укреплениями шведов. Карл XII немедленно двинул свежи силы, которые, не найдя уже русских в окопах, двинулись к крепости. В час ночи 1 мая на крепостной ограде закипел горячий бой, окончившийся отступлением шведов.