И это не фантазии автора, а объективная реалия. Вторжение поляков в Россию и глупость Бориса отсрочили польско-шведскую войну до 1621 г., когда шведский король Густав появился с флотом в устье Западной Двины и высадил двадцатитысячный десант.
Увы, Годунов не нанес ответного удара Польше, а пытался усовестить короля и панов, отправляя к ним послов всех рангов. Поляки отвечали вежливо, но сами смеялись над дуростью московитов.
Как и следовало ожидать, война с самозванцем и поляками полгода шла с переменным успехом в четырехугольнике Чернигов — Стародуб — Кромы — Рыльск. Однако Отрепьеву помогло чудо, скорее всего хорошо спланированное. 13 апреля 1605 г. в три часа пополудни царь Борис закончил трапезу и поднялся из-за стола. Внезапно у него хлынула кровь изо рта, ушей и носа. После двухчасовой агонии царь скончался. По обычаю его постригли в монахи под именем Боголена. Судя по всему, царь умер от апоплексического удара. Но среди современников распространились слухи об убийстве или самоубийстве Годунова.
Сын Бориса Федор был слишком молод и не пользовался достаточной популярностью среди населения. Московские же князья и бояре не воспринимали всерьез Лжедмитрия и надеялись использовать его в своих целях. Одни мечтали с его помощью создать аристократическую республику «а-ля Речь Посполитая», а иные уже мысленно применяли на свою голову шапку Мономаха.
А тем временем, 7 мая, в лагере правительственных войск под Кромами вспыхнул мятеж. На помощь мятежникам подошли войска самозванца. Некоторое число дворян и простых ратников бежало в Москву, остальные присягнули самозванцу.
Первым делом Лжедмитрий распустил царское войско. Значительная часть дворян и простых ратников колебалась в своем выборе, а может, они попросту испугались. Иметь такое войско было слишком опасно. Да и сами дворяне и ратники давно мечтали разойтись по домам. Из самых ревностных сторонников самозванца, бывших в царском войске, сформировали особый отряд. Командовать отрядом Лжедмитрий поручил Борису Михайловичу Лыкову.
1 июня несколько дворян-авантюристов и казаки донского атамана Корелы спровоцировали бунт москвичей. Царь Федор Борисович был посажен под арест, а позже вместе с матерью убит по приказу Лжедмитрия.
20 мая 1605 г. самозванец торжественно въехал в Москву и короновался. Вместо верного Борису патриарха Иова по указанию Лжедмитрия Священным собором был единогласно избран рязанский архиепископ Игнатий, грек, бывший раньше архиепископом на Кипре и пришедший в Россию в царствование Федора Иоанновича. Игнатий был первым русским иерархом, признавшим самозванца. Игнатий был также единственным архиепископом, прибывшим в Тулу встречать «истинного» царя.
Особое внимание самозванец уделил своим «родственникам». Так, Михаил Нагой получил боярство, чин конюшего и большие подмосковные вотчины Годуновых. Но больше всех получили Романовы. Скромный инок Филарет возведен в сан ростовского митрополита. А прежний ростовский митрополит Кирилл Завидов был без объяснения причин попросту согнан с кафедры.
Димитрий дал самую высшую церковную должность Филарету. Сделать монаха сразу патриархом было бы слишком, да и на том месте уже сидел послушный Игнатий. А крутицким митрополитом был, как мы уже знаем, старый знакомый Гришки Пафнутий.
Младший брат Филарета Иван Никитич Романов получил боярство. Не был обойден и единственный сын Филарета — девятилетний Миша Романов стал стольником. Замечу, что возведение даже двадцатилетнего князя Рюриковича в чин стольника на Руси было событием экстраординарным.
Многие наши историки утверждают, что Лжедмитрий пожаловал Романовых как своих родственников, чтобы таким образом подтвердить свою легитимность. Такой взгляд не выдерживает критики. Ну, во-первых, настоящему Димитрию Романовы и родственниками не были. Попробуйте в русском языке найти степень родства Федора Никитича и Димитрия Ивановича! Мало того, именно царь Федор, сын Анастасии Романовой, упрятал Димитрия со всей родней в ссылку в Углич, а бояре Романовы во главе с Федором Никитичем с большим усердием помогали царю. Да и не в этом дело. Зачем самозванцу лишний раз напоминать народу, что есть живые родственники царя Федора, которые за неимением лучшего могут стать претендентами на престол? Увы, на этот вопрос ни один наш историк дать ответа не может.
Мало того. Зачем давать Романовым власть и вотчины? Неужели самозванец так глуп, что думает, будто гордый и честолюбивый Федор Никитич станет его верным холопом? А ведь чины и вотчины могли так пригодиться польским и русским сторонникам Лжедмитрия. Вот они бы и стали навсегда преданными холопами царя Димитрия I.
Наконец, чем черт не шутит, ведь Романовы могли и опознать Юшку Отрепьева, который пять лет назад жил у них на подворье.
Из всего этого можно сделать лишь один логичный вывод — бояре Романовы находились в сговоре с заговорщиками церковными, главой которых предположительно был Пафнутий. Теперь Отрепьеву пришлось платить по счетам. Был ли удовлетворен наградами честолюбец Федор Никитич? Конечно, нет, но качать права было рано. Пока Романовы рассматривали полученные чины, вотчины и другие блага как промежуточную ступеньку для дальнейшего подъема вверх. Теперь Федору и Ивану Никитичам казалось, что еще чуть-чуть, и московский трон станет собственностью их семейства.
В поведении Димитрия в ходе его одиннадцатимесячного правления было множество зигзагов, которые позже диаметрально противоположно трактовались историками XIX–XX веков.
Так, узнав о воцарении Димитрия, польский король Сигизмунд поспешил отправить в Москву велижского старосту Александра Гонсевского. Официально акция Гонсевского представлялась визитом вежливости.
На самом деле Гонсевский должен был поднять вопрос о передаче обещанных королю русских земель и о совместной войне со Швецией. В королевской канцелярии даже подготовили текст письма «шведскому узурпатору Карлу» от великого князя московского Димитрия. (Сигизмунд явно не был лишен чувства юмора!)
Принять требования короля для самозванца означало подписать самому себе смертный договор. Передача Польше русских земель неизбежно привела бы к перевороту в Москве. К войне со Швецией Россия была не готова.
Царь Дмитрий придрался к титулу в королевской грамоте. Отрепьеву принципиально не хотелось числиться великим князем московским, а хотелось писаться не менее чем «императором» и «непобедимым Цесарем». Гонсевский от такого поворота буквально обалдел и демонстративно раскланялся.
Столь смелый поступок самозванца трактуется многими историками как решение «царя-реформатора вести политику, независимую от Речи Посполитой».
Но как с этим совместить унизительные просьбы Димитрия к Юрию Мнишку отправить в Москву Марину? Димитрий вновь обещает будущему зятю огромные суммы и русские города. Тут стоит заметить, что польский король не только не настаивал на браке Димитрия и Марии, а наоборот, Сигизмунд сказал Власьеву, что государь его может вступить в брак, более сообразный с его величием, и что он, король, не преминет помочь ему в этом деле. Сигизмунд собирался женить Лжедмитрия на своей сестре или на княжне трансильванской.