В Константинополе к Василию I относились куда лучше, чем к Витовту. В 1398 г. из Москвы к императору Мануилу пришла крупная сумма, а в 1414 г. Мануил женил своего сына Иоанна на дочери Василия I Анне. Патриарх исполнил просьбу московского князя и направил в Москву митрополитом Фо-тия — грека из Морей.
Новый митрополит оказался человеком крайне честолюбивым, властным и жадным. По словам московского летописца: «После татар и после частых моровых поветрий начало умножаться народонаселение в Русской земле, после чего и Фотий митрополит стал обновлять владения и доходы церковные, отыскивать, что где пропало, что забрано князьями, боярами или другим кем-нибудь — доходы, пошлины, земли, воды, села и волости; иное что и прикупил».
Витовт первые несколько лет конфликтовал с Фотием. Дошло до того, что Фотия не пустили в Киев. На границе литовских владений он был остановлен, ограблен и принужден возвратиться в Москву. С подачи Витовта южнорусские епископы поставили в 1415 г. митрополитом Григория Цамб-лака, однако тот умер в 1419 г.
В марте 1423 г. Фотий приехал к Витовту. Великий князь литовский принял его торжественно и официально признал митрополитом всея Руси. А Фотий, в свою очередь, разослал повсюду обращения, где говорилось: «Христос, устрояющий всю вселенную, снова древним благолепием и миром свою церковь украсил и смирение мое в церковь свою ввел, советованием благородного, славного, Великого Князя Александра». (Александр — православное имя Витовта.) Что же произошло? Отчего давние враги кинулись в объятия друг друга?
Василий I, видимо, уже к 1423 г. предчувствовал приближение смерти и был крайне озабочен проблемой престолонаследия. Над ним «дамокловым мечом» висело завещание Дмитрия Донского, по которому, как мы знаем, Василию наследовал брат Юрий. Причем это была не прихоть Дмитрия, а норма древнерусского феодального права, существовавшего уже 600 лет.
Юрий Дмитриевич был славным воином и полководцем, и, что было совсем немаловажно в то время, к 1425 г. у него было 4 взрослых сына (20–25 лет): Василий Косой, Дмитрий Большой (Шемяка), Дмитрий Меньшой (Красный) и Иван.
Кто же мог противостоять Юрию Дмитриевичу? Семилетний сын Василия I Василий [206] и два иностранца — грек Фо-тий и литовка Софья Витовтовна? На кого мог положиться Василий I? На Орду? Конечно, ее нельзя было сбрасывать со счетов, но «замятия» там продолжалась, с 1411 г. по 1420 г. в Орде сменилось 9 ханов, причем ханы Пулат и Джелял-эддин вступали на престол дважды. А в 1421 г. Золотая Орда распалась на Западную и Восточную части. Ханом Западной части стал в 1421 г. Улу-Мухаммед, а Восточной — Хаджи-Мухаммед (Хаджи Махмуд хан). В 1423 г. Барак-хан разгромил войско Улу-Мухаммеда и захватил его владения. Улу-Мухаммед бежал в Литву и попросил помощи у Витовта.
И вот Василий I отправил к Витовту Фотия со своей духовной грамотой, в которой отдавал своего сына Василия под покровительство великого князя литовского. Замечу, что этим актом сын Дмитрия Донского делал вассалом великого князя литовского не только своего сына, но всю Владимире-Суздальскую Русь. Таким образом, Василий I из ревности, а, может, и ненависти к брату готов был поступиться независимостью Московского княжества.
Витовт, естественно, согласился и на радостях помирился с Фотием. «А сразу за Фотием в Литву отправилась великая княгиня Софья Витовтовна, привезшая восьмилетнего Василия Васильевича на свидание с дедом в Смоленске. Очень вероятно, что именно тогда все еще находившийся в Литве (поскольку Борак доминировал в степи по меньшей мере до лета 1423 г.) хан Улу-Мухаммед и выдал на имя сына великого князя ярлык. Инициатива в этом, можно полагать, исходила от Витовта, желавшего таким образом еще более оградить владельческие права внука от возможных притязаний со стороны его дядьев с отцовской стороны». [207]
Но вернемся в ночь на 27 февраля 1425 г. Буквально через несколько минут после смерти Василия I митрополит Фотий отправил в Звенигород [208] к князю Юрию Дмитриевичу своего боярина Акинфа Ослебятева. Он должен был передать князю, требование девятилетнего великого князя Василия II прибыть в столицу и присягнуть.
Князь Юрий немедленно начал собираться и вместе с дружиной отправился в… Галич. Это был открытый вызов московской клике. «Клика» — это самое скромное название людям, правившим от имени девятилетнего ребенка: властолюбивой старухе, честолюбивому греку и кучке бояр, не желавших делиться своим положением и своими доходами с боярами князя Юрия.
Славный витязь Юрий Дмитриевич, став великим князем, немедленно бы покончил с татарским игом. И это не личное мнение автора. Тот же А.А. Горский писал: «…в Орде продолжалась борьба за власть между несколькими претендентами. >Ни один из них не располагал серьезной военной силой: показательно, что Борак и Худайдат в период своего максимального могущества терпели поражения от относительно небольших литовско-русских воинских контингентов. Если бы в московских правящих кругах существовало стремление покончить с зависимостью от Орды, для этого был весьма подходящий с военно-политической точки зрения момент — средств для восстановления власти силой, как у Тохтамыша и Едигея, тогда не было». [209]
Понятно, что Юрий Дмитриевич вовсе не мечтал стать холопом литовки и грека, и тем более вассалом Витовта. Он бросил жребий. В Звенигороде, рядом с Москвой, оставаться было небезопасно, и он едет в Галич собирать войска. День отъезда князя Юрия из Звенигорода можно считать началом почти тридцатилетней гражданской войны. Но виновником ее был не Юрий, а корыстолюбивое московское боярство, которое ради тридцати Серебреников готово было отдать Русь и Литве, и Орде, и хоть самому черту.
Однако весной 1425 г. к немедленному началу боевых действий обе стороны были явно не готовы. Поэтому Юрий Дмитриевич предложил Москве заключить перемирие до Петрова дня, то есть до 29 июня. Клика [210] согласилась.
По мнению историка А.А. Зимина: «Уже весной князь Юрий «разосла по веси своей отчине, по всех людей своих», и собрались «вси к нему изо всех градов его, и восхоте пойти на великого князя». Похоже, что решение принято было с учетом пожеланий всех собравшихся воинов князя Юрия. Созвано было что-то среднее между древнерусским вечем и московским земным собором». [211]