В мае 1646 г. в Черкасск пришел из Астрахани воевода Семен Романович Пожарский с отрядом из 1700 стрельцов и 2500 ногайцев. Туда же из Воронежа пришел воевода Кондырев с тремя тысячами «вольных людей», набранных в Малороссии. Московские воеводы и казаки в 1646 г. ходили под Азов, но взять его не смогли. Раньше думать надо было!
Теперь турки сделали Азов неприступной крепостью. Однако азовский гарнизон не мог помешать морским походам донских казаков. В кампании 1646 и 1647 годов казакам пришлось вернуться обратно из-за сильных штормов на Азовском море. Зато в 1651 г. донцы вновь ограбили окрестности Синопа, взяв 600 пленных, а на обратном пути захватили три торговых турецких судна.
В 1652 г. тысяча донских казаков под предводительством атамана Ивана Богатого подошла к окрестностям Стамбула. Возвращались донцы домой с большой добычей и на обратном пути выиграли бой с десятью турецкими галерами.
В 1653 г. донцы в течение трех месяцев опустошали южный берег Крыма от Судака до Балаклавы, а затем спалили Трапезунд.
В 1655 г. две тысячи донских и 700 запорожских казаков взяли штурмом Тамань и два месяца держали в страхе весь Крым. В том же году другой отряд казаков захватил Судак и Кафу. Казаки также пытались занять окрестности Батума, но неудачно. Турецкий путешественник XVII века Эвлия-Эффенди писал, что казаки взяли крепость Гунию вблизи Батума. Но туда пришел Гази-Сиди-Ахмед-паша с большим войском и внезапно напал на казаков. Турки захватили казацкие чайки и 200 пленных. Остальным удалось укрыться в крепости. Паша осадил крепость и целый день безуспешно пытался взять ее штурмом. К вечеру на помощь туркам подошло несколько тысяч местных горцев. Имея многократное превосходство в силах, нападающие завалили ров и стены фашинами, под прикрытием огня своей артиллерии ворвались в крепость и перебили казаков.
В 60–70-х годах XVII века несколько походов на басурман предпринял запорожский атаман Иван Дмитриевич Сирко. В 1660 г. он совершает морские походы на Очаков и Крым. Зимой и осенью 1663 г. казаки под его началом напали на Перекоп и разрушили крепость.
Осенью 1675 г. атаман Сирко вместе с донским атаманом Фролом Минаевым, приведшим 200 казаков, и царским окольничим Иваном Леонтьевым (2000 стрельцов) ходили на Крым. К ним присоединился и отряд калмыцкого мурзы Мазана.
У Перекопа Сирко разделил свое войско. Одна половина войска вторглась в Крым, а другая осталась у Перекопа. Казаки взяли Козлов (Евпаторию), Карасубазар (Белогорск) и Бахчисарай и, обремененные добычей, отправились назад. Хан Эльхадж-Селим-Гирей решил напасть на возвращавшихся казаков у Перекопа, но был атакован с двух сторон обеими частями запорожского войска и наголову разбит.
Казаки скоро двинулись домой. Вместе с ними шло 6 тысяч пленных татар и 7 тысяч русских рабов, освобожденных в Крыму. Однако около 3 тысяч рабов решили остаться в Крыму, причем многие из них были «тумы», то есть дети русских пленников, родившиеся в Крыму. Сирко отпустил их, а затем велел молодым казакам догнать их и всех перебить. После Сирко сам подъехал к месту бойни и сказал: «Простите нас, братья, а сами спите тут до Страшного суда Господня, вместо того чтобы размножаться вам в Крыму, между бусурманами на наши христианские молодецкие головы и на свою вечную без прощения погибель».
Чтобы больше не возвращаться к вопросу о невольниках, скажу, что запорожцы захватывали на порядок меньше пленных, чем крымские татары. При этом пленников, особенно женщин, не продавали в другие страны, как в Крыму. Пленницы становились рабынями, наложницами и даже женами казаков. В самой Сечи действительно женщин не было. Рядом в поманках (поселках) жили тысячи казаков, а запорожские старшины владели большими поместьями в Малороссии. Пленные тюркского происхождения существенно изменили этнический состав в Малороссии. Севастопольские историки Л.Т. Артеменко и Е.В. Веникеев писали: «Особенно ценились молодые девушки и женщины – как, впрочем, и везде на свете. Их охотно брали для домашней работы. И случалось, что турчанки и татарки становились женами украинцев и поляков. И бегали потом по украинским селам чернобровые мальчики и девочки, сверкая восточными глазенками. В наше время трудно и представить, что когда-то украинцы были пшеничноволосы и голубоглазы». [14] Зато именно «самостийники» с «чувством глубокого удовлетворения» называют русских потомками угрофиннов и татар.
Поход русских и калмыков на Крым привел в бешенство султана Мехмеда IV. И вот по совету Ахмета Кепрюлю султан осенью 1675 г. послал в Крым из Константинополя на кораблях 15 тысяч отборных стамбульских янычар и велел крымскому хану Эльхадж-Селим-Гирею со всей крымской ордой с наступлением зимы перебить всех запорожцев, а саму Сечь разорить до основания.
Крымский хан решил расправиться с запорожцами на святках Рождества Господня, когда все запорожское войско хорошо гуляло и крепко выпивало. Происшедшее далее весьма колоритно описано у Д.И. Яворницкого, который пользовался свидетельствами очевидцев: «…как скоро тогдашняя зима, через майстерство крепких морозов своих, замуровала днепровские глубины и речки полевые твердыми льдами и приодела достаточными снегами, тогда крымский хан тот же час приказал сорока тысячам крымской орды быть готовыми для военного похода, а пятнадцати тысячам янычар велел дать лошадей, не объявляя никому, куда именно он поведет их в поход. Когда кончился Филиппов пост, тогда сам хан, снявшись из Крыма со всем названным войском своим, пошел по направлению к запорожской Сичи, стараясь держаться в нескольких милях от берега Днепра, чтобы не быть замеченным запорожцами, зимовавшими по днепровским островам и веткам, и чтобы все войско запорожское низовое каким-нибудь способом не узнало о том. На третью или четвертую ночь Рождества Христова, в самую полночь, хан, приблизившись к Сичи, захватил сичевую стражу, стоявшую в версте или в двух верстах от Сичи на известном месте, и от этой стражи узнал, что войско пьяное спит беспечно по куреням и что другой стражи нет ни около, ни в самой Сичи; хан очень обрадовался этому и сейчас же, выбравши самого лучшего из пойманных сторожевых и пообещав ему свободу и большую награду, приказал ему провести пехотных янычар вовнутрь запорожской Сичи через ту форточку (калитку. – А.Ш. ), которая, по показанию самих сторожевых, не была заперта на ту пору. Итак, отправивши всех янычар в Сичу с названным запорожским сторожевым, хан приказал им, вошедши в нее, “чинить належитий военный над пьяноспящими запорожцами промысел”. Сам же между тем, объехавши с ордой вокруг Сичь и густо обступивши ее, стоял неподалеку напоготове, чтобы не выпустить и “духа имеющих утекать” запорожцев. Но на этот раз над турками и татарами сбылась старая пословица: “Що чоловiк собi общуе, тое Бог ницуе”: надежда хана выгубить все запорожское войско и разорить самый Кош не осуществилась. Хотя хан и знал, что войско запорожское привыкло в праздничные дни подливать и беспечно спать, но не припомнил того, что множество этого же самого войска имело обыкновение собираться в праздник Рождества Христова до Сичи со всех низовых днепровских лугов и что большинство из этого войска были трезвые, а не пьяные люди. Но вот настал “полуночный час”. Все войско, не слыша ни о какой тревоге и не имея вести о намерении бусурман, “зашпунтовав-шись” в куренях, беспечно опочивало… Когда же повернуло с полночи и Бог Вседержитель благословил соблюсти в целости то православное и преславное низовое запорожское войско, тогда он отогнал сон некоему Шевчику, коза-ку одного курения; этот Шевчик, вставши для своего дела и отворивши кватерку (по-польски означает четвертую часть окна, т.е. форточку. – А.Ш. ), начал в оконную щель присматриваться, рано ли еще или нет, и неожиданно увидел людей, неприятелей-турок, всю улицу заполнивших собой. Шевчик пришел в ужас; однако тот же час тихо засветил несколько свечей в своей курене, сообщил знаками пятерым или шестерым товарищам своим, еще не ложившимся спать, но сидевшим в углу куреня, закрывшимся там и игравшим в карты. Товарищи, услышав слова Шевчика и побросав карты, зараз бросились тихонько ко всем окнам куреня своего и, не отворяя их, стали присматриваться в оконные щели, чтобы убедиться, правда ли то, что сказал Шевчик. Когда же и сами увидели, что Сичь их наполнена неприятелями-турками, то немедленно и возможно тихо побудили всех товарищей своего куреня, которых было до полутораста человек, и сообщили им о грозившей беде. Товарищи быстро повставали, тихо поодевались, осторожно забрали в руки оружие и потом, после совета с куренным атаманом, решили устроить следующее: поставить к каждому окну по несколько человек лучших стрельцов, чтобы они беспрестанно стреляли, а другие чтобы только заряжали ружья и первым подавали. Устроивши все это без великого шума и помолившись Богу, казаки сразу поотворяли все окна и оконницы и начали густо и беспрестанно стрелять в самое скопище янычар, сильно поражая их. Тогда другие курени, услышав выстрелы и увидевши неприятеля, тот же час открыли со всех сторон через окна густой и беспрестанный мушкетный огонь и как бы молнией осветили темную ночь в Сичи, тяжко поражая турок, кои от одного выстрела падали по двое и по трое человек… На самом рассвете дня они покончили с турками, и всю Сичь и все курени со всех сторон, и всю божественную церковь и все арматы окрасили и осквернили бусурманскою кровью, а все сичевые улицы и переулки неприятельскими трупами завалили. Трупы те лежали, облитые их же собственной кровью, склеенные и замороженные сильным морозом, бывшим в то время. Так велико было их число, видно из того, что из пятнадцати тысяч янычар едва полторы тысячи ушло из Сичи и спасено татарами на лошадях. А между тем хан, стоявший около Сичи в ожидании конца задуманной облавы, увидя несчастный конец неудавшегося замысла, взвыл, как волк, подобно древнему Мамаю, побежденному русскими на Куликовом поле».