Однако то, что на ее месте вырастили гидру олигархов, уже никого не волнует, хотя для меня просто первых секретарей райкомов партии сменили третьи секретари райкомов комсомола – та же сволочь, но поподлее.
Дед был в партии пятьдесят лет и гордился этим, сейчас я понимаю, что он был прав. Он гордился не членством и не идеологией, а прожитой жизнью, за которую его нельзя было не уважать. Оставив зажиточную еврейскую семью, он уходит в четырнадцать лет на завод, рабочим, потом ЧОН, ранения, 20-тысячный партийный призыв, ХАИ, жизнь в авиации, война, награды, работа, любовь на всю жизнь к одной женщине, золотая свадьба, прекрасные дочери, внуки, друзья, и ни одной отсидки, хотя в 30-х и 50-х подбирались близко, но сослуживцы не сдали. Деда хоронили все Фили, и до сих пор я встречаю много людей, для которых важно, что я внук Шапиро. О нем ходили легенды, как во время войны он каждое утро начинал с построения личного состава и, проходя, тыкал пальцем в щеки, так как если опухали от голода, то оставалась ямка, многие кормили своими пайками семьи, а сами недоедали, и дед выбивал для них доппитание. И как на аэродром сел бомбардировщик и пилот потерял сознание, а самолет двигался по направлению к другим машинам, тогда дед вскочил на подножку «виллиса» и крикнул: "Гони!" – и они догнали самолет, и он вскочил по крылу к фонарю и ударом кулака разбил его и остановил самолет, за что получил орден. А сколько историй он никогда не рассказал, потому что был секретным и до конца своих дней боялся, что нельзя и что за ним придут, и лишь после его смерти подокументамяузнал, что он что-то делал и во время Ялтинской конференции, и многое-многое другое. В каждой семье есть свои такие истории, однако, возвращаясь к прозе жизни, на закате деду от советской власти перепал золотой значок "50 лет в партии", персональная пенсия аж в 120 рублей и мечта всех советских домохозяек – продовольственный паек.
Пустые прилавки и набитые холодильники, вечные проблемы женщин того времени, где бы достать продукты и как похудеть, уже забытый вкус сайры в масле и бычков в томате, и гордость оттого, что рыбный завтрак туриста похлеще импортных отравляющих веществ. В ресторанах ты не заказывал, а соглашался с оставшимся списком блюд, заплатив за вход официанту сумасшедшие деньги, чувствуя себя при этом уже изменником родины.
Качество продуктов определяло положение на социальной лестнице. В нашем классе училась Алла Исумер, ее папа Борис не мучился наличием образования, но у них дома было все, вплоть до Кобзона надень рождения, хотя это, скорее всего, легенда. Борис Исумер относился ко мне хорошо и, угощая меня неведомыми по красоте и вкусу продуктами, объяснял суть своего существования. Товарищ Исумер был хорошим, честным человеком и работал где-то на базе, через которую шли товары в продовольственные «Березки», он принципиально не воровал, а наличие феноменального достатка объяснял просто: "Это у них есть усушка, утруска и допустимый бой, – для нас это чистая прибыль". У Алки дома было все – бананы в шоколаде, ликеры «боллс» неимоверных вкусов и цветов, нарезки, сыры, фрукты.
Еда была даже мерой взятки. Помню, как на военной кафедре Института стали и сплавов майор Вощанкин потребовал от меня добыть балык осетровых рыб, и я не смог решить эту задачу иначе, как купив требуемый дефицит в ресторане «Академический» напротив.
Но паек – это было не разовое вливание, а статус. В него входили лосось в банке, икра красная, икра черная, гречка, сервелат и прочая. До сих пор вспоминаю это унижение со смешанным чувством, как дед радовался, что кормит семью, и был прав, деньги значили меньше возможностей.
Удивительно, когда в конце 80-х я преподавал в школе, параллельно учась в аспирантуре, то пайки по-прежнему были, и неплохие, а еще замечательно работал школьный буфет и можно было прикупить мяса, в котором были не только жилы и кости, как в том товаре, что валялся в магазинах в окружении ливерной колбасы за 56 копеек, от вида которой даже бродячих псов охватывали кишечные колики, а мы так даже ее есть научились, зажарив до корочки и залив яйцом за 90 копеек десяток.
Эпохи разделялись по воспоминаниям о еде. Дед все вспоминал какую-то колбасу 60-х в горшочках и раков, которых продавали из ларьков в дни демонстраций. Я помню недолгое обилие магазинов конца 70-х – время дорогой нефти, когда была вкусная докторская колбаса, вологодское масло и жуткий деликатес, шоколадное масло, которое так радовало вкупе с теплыми калорийными булочками за 10 копеек, с годами утерявшими вкус и выросшими в цене до 19 копеек, прикрываясь названием "кекс «Весенний», или это был кулич – уже и не вспомню. А как замечательно готовили мамы и бабушки! Какая была выпечка, какие салатики: оливье в тазике из всякой всячины, печень трески с яйцом и луком, свекла с черносливом, орехом и майонезом, а селедка под шубой, мясо по-французски, и как они гордились умением разделывать и готовить курицу, советскую, синюю (венгерская с потрохами в целлофане, запрятанными в глубины, была редкостью). А миллион блюд из картофеля, а зеленые бананы, которые дойдут в сухом и темном месте. И вдруг яркие краски Олимпиады – соки в пакетиках, нарезка финского сервелата, болгарская жвачка, новороссийская пепси-кола в удивительно мелкой таре и наш зеленющий тархун, заслуженно называемый трахуном, за мыльный вкус и самопроизвольное вспенивание в желудке.
Странно сейчас вспоминать об этом, но ведь появление по всей Москве пиццерий воспринималось как революция, вдруг стало куда пойти и что съесть, и новые времена люди ощущали по изменившемуся доступу к продуктам.
В это время я подружился с мясником из магазина в нашем доме на Филях.
Замечательный парень, виртуоз рубки, он мне помогал купить только появившийся кофе «Нестле» растворимый и венгерский сервелат колечком, то есть это уже середина 80-х, и я ощущал себя французским графом и был зван в любую компанию.
Перестройка ощущалась в первую очередь изменением режима питания, наверное, это была первая из обретенных свобод.
Вдруг стало ясно, что на смену ясному ожиданию завтра приходит смутное ощущение тревоги. Не то чтобы надвигается беда, но все уже как-то не совсем привычно, многое становится можно, особенно тем, кто, с одной стороны,А при разрешающих подписях, а с другой – не с закостенелыми мозгами. Все бросились подрабатывать, продолжая числиться в разных местах лаборантами, дворниками, да кем угодно, культура рабского хранения трудовой книжки была всегда. Это было связано со многими причинами, в первую очередь с кризисом государственной нравственности и потерей общего направления движения страны; на смену единому врагу и вечному ожиданию войны с ядерным катаклизмом пришла довольно специфическая борьба за власть, выражавшаяся в столкновении разных политэкономических моделей. Частичная реабилитация рыночников привела к поиску новых форм, которые никто особо не понимал и боялся, но тем не менее пробовал.
Я деньги зарабатывал всегда, не особо увлекаясь государственными играми. Первый опыт обогащения не путем варварского использования собственной грубой силы в стройотрядах и на овощных базах мне преподали в МИСиСе.