Но деньги нужны. И деньги всегда приходят. Деньги — это ведь тоже концентрированная энергия. И власть олицетворяет собой эту энергию и возможность ее реализовать. Всегда во всем мире рождаются дети, которые отличаются от остальных. Они иные. Им хочется быть другими. В них живет недовольство происходящим вокруг. Они хотят изменить этот мир. И они не знают, как это сделать. Кто-то из них становится поэтом, мечтает о лучшей доле. Кто-то становится преступником. Но их всех объединяет внутренний авантюризм, страстное неприятие того, что происходит вокруг. Иногда к этим детям подмешиваются очень взрослые люди, которые вдруг замечают в ростках недовольства энергию и осознают, что у них есть возможность подпитать эту энергию за счет финансовых источников, раскачать ситуацию в стране, использовать энтузиазм детей в каких-то своих целях. Иногда идеологических. Иногда — совсем иных.
Я хочу сейчас поговорить о неформальной оппозиции. Конечно, стоит произнести «неформальная оппозиция, несистемная оппозиция», нам сразу видятся улицы, улицы. А ведь любой кабинет начинается с улицы. Вспомните, каждая революция только тогда чего-либо стоит, когда она умеет защищаться. Вспомните, с каким придыханием мы читали книги о революционерах, слушали революционные песни. Как нам нравилось все происходившее во времена Парижской коммуны. А Великая французская революция? Время романтики, время героев, время баррикад. Мы, правда, никогда не думали, что происходит с теми, в кого попадали пули, и с их семьями. И почему революция всегда пожирала своих детей. И почему улицы в конечном итоге всегда оказывались залитыми кровью несчастных людей, преданных публичным казням.
Но народ всегда рвется на улицу. Вот только кто или что его туда выводит? Деньги? Идеи? Ну конечно, есть и деньги, и идеи. Часто говорят, что те, кто считает себя несистемной оппозицией, на самом деле решают задачи, которые им ставят из Лондона, из Вашингтона или откуда-нибудь еще. Верю ли я в это? Да, наверное. В этом есть определенный смысл. Я вполне допускаю мысль, что многие люди, которые мечтают о том, чтобы ситуация в России была нестабильной, готовы инвестировать деньги в любой революционный проект. Поэтому очевидно, что Березовский с радостью будет давать деньги всем тем, кто станет бороться с существующим в стране строем, с существующей в стране властью. Тем, кто захочет взять эти деньги, кто сможет их взять, кто окажется наиболее привлекательным. И вот здесь неожиданно возникает рынок не идей, но услуг.
Неожиданно оказывается, что все те люди, которые уже были во власти, как, например, господин Касьянов, или те, которые стремятся во власть по каким-то, может быть, художественным мотивам, как господин Лимонов, либо по совершенно иным, шахматным, как господин Каспаров, либо по своим националистическим, ультра- или контрреволюционным воззрениям, как многие деятели, начиная от Миронова и заканчивая Савельевым, — так вот, все эти люди прекрасно понимают, что легитимно, то есть по закону, взять власть не получится. Если собрать всех бурных ультрареволюционеров, что с левого, что с правого фланга, и вывести их на выборы, у них не будет шансов пройти в Государственную Думу. Поэтому Государственная Дума для них неприемлема, невозможна как форма существования. Она противоречит им по духу, потому что их дух требует смести систему, которая их отторгла.
Господин Каспаров был очень тесно проаффилирован с советской структурой власти. Хотя теперь нам рассказывают, что он боролся со всем советским и поэтому победил Анатолия Карпова, за которым стояло все могущество Советского Союза. Это — частичная правда. Потому что за господином Каспаровым стояло все могущество Азербайджанской Советской Социалистической Республики. Это была борьба советских кланов. Означает ли это, что Каспаров недостаточный демократ? Конечно, нет. Что он не великий шахматист? Конечно, нет. Хотелось бы вспомнить гениальную фразу Григория Алексеевича Явлинского, который сказал: «Гарри Акимович думает, что он чемпион мира, но он забывает, что он чемпион мира только по шахматам». И вот это ощущение, что люди, добившиеся чего-то в своих областях, обладают уникальным правом судить обо всем, объединяет и беглых олигархов, и выдающихся шахматистов, и талантливых поэтов, и просто националистов, которые окончательно свихнулись, решив, что они вправе вслед за макакой-резус гордиться чистотой своей крови.
Левые, правые, националисты, шовинисты, фашисты, ультрадемократы, национал-большевики — всех их объединяет одно: ненависть к существующей системе. Потому что система их отторгла. Не в своем государственном воплощении, а в самом обычном и простом — в доверии людей. Люди не любят экстремистов, при этом люди не любят столкновений. Поэтому, конечно, когда проходит Марш несогласных и он наталкивается на противодействие ОМОНа, у любого нормального человека это вызывает неприятные чувства — как по отношению к ОМОНу, так и по отношению к несогласным. Драка неэстетична. Особенно когда принимают участие — как с одной, так и с другой стороны — не Брюсы Ли, а обычные российские граждане.
И вид крови никогда не доставляет радость, если, конечно, у вас все в порядке с психикой.
Как только перестают эти марши жестко охранять, когда не получается столкновения и нет разбитых голов, выясняется, что нечего показывать по телевидению. И оказывается, что в следующий раз уже тяжелее собрать людей. Но вот что меня удивляет: когда проходит очередной марш несогласных, все средства массовой информации, в том числе и западные, кричат об этом событии. Если по той или иной причине этот марш несогласных провалится, во всем обвиняют власть. Наверное, зачастую обоснованно. Но когда при этом в Ставрополе попытались устроить вторую Кондопогу и провести марш националистов, с которым разобрались крайне жестко, гораздо более жестко, чем с маршем несогласных, никто из так называемых правозащитников ни в России, ни за рубежом даже не пикнул. Оказывается, что правда все-таки несет в себе специфический оттенок. Свои и чужие. Кто для кого свой или чужой? Каспаров, Касьянов, Лимонов. Они ведь тоже даже друг другу оказались не свои. Что может объединять этих людей? Деньги? Вряд ли. Скорее стремление их получить для революционной деятельности.
У кого получить? Березовский говорит: я давал. Каспаров говорит: я не брал. Касьянов, который вдруг стал оппозиционером, хотя до этого находился практически в одном шаге от президентского престола и потерял все, сейчас имеет, ну, скажем так, смелость критиковать ныне существующую систему. Почему же он вдруг только что прозрел? Что так повлияло? Более чем непонятная история с непонятно как появившейся дачей? Или невозможность объяснить, откуда поступают денежные средства, или хотя бы сформулировать собственные идеи? И, конечно, для россиян более чем странно выглядели крики Гарри Акимовича Каспарова, которого увозили с Марша несогласных в сторону отделения милиции на автобусе. Крики на английском языке, обращенные к журналистам.
Позволю себе смелую мысль. Если бы, не дай бог, что-то случилось с представителями политических кругов Соединенных Штатов Америки, не думаю, что они стали бы кричать иностранным журналистам на немецком, французском и русском языках. Скорее все-таки, уважая свой народ, людей, оказывающих им доверие, говорили бы на родном языке. Иначе это звучит как крики на языке заказчика. Что, конечно, унижает Гарри Акимовича.