Андропова возмущали явления равнодушия к законным интересам людей, факты моральной нечистоплотности, отступления от этических норм поведения, карьеризм.
Ф. М. Бурлацкий подчеркивал, что Юрий Владимирович понимал политику как искусство возможного: он знал не только то, что нужно делать, но и как этого добиться в конкретных условиях.
Именно Бурлацкому принадлежит характеристика Андропова как Homo Politicus, то есть Человека Политического. Может быть, как никто другой среди тогдашних руководителей, — подчеркивал он, — Андропов «чувствовал и сознавал жесткие политические рамки на пути назревших преобразований».
Развивая эту мысль, Бурлацкий отмечал, что Андропов, «собственно, иначе и не мыслил, кроме как политическими категориями… Это значит, что он рассматривал вопрос с точки зрения государственной политики страны, тех последствий, которые может иметь то или иное событие или решение для ее интересов».
Будучи убежденным коммунистом, материалистом, рационалистом и реалистом, Андропов был в то же время… идеалистом. Идеалистом в том высоком понимании этого слова, что был убежден в том, что рациональные человеческие идеи, убеждения, способны преобразовать окружающую действительность, окружающий человека мир. И, более того, действовал в соответствии с этими своими убеждениями. В отличие от многих других, становившихся либо циниками или лицемерами, творцами, либо эпигонами «двойной морали», «двойных стандартов» мысли и поведения.
Как заведующему отделом, секретарю ЦК КПСС, председателю КГБ СССР, ему приходилось ежедневно «поглощать и переваривать» огромный объем информации — до нескольких сотен машинописных страниц.
Более того — прорабатывать и согласовывать вопросы, уточнять и ликвидировать неясности, принимать ответственные решения и готовить проекты соответствующих документов, давать поручения и оценивать их исполнение, знакомиться с представленными иными ведомствами документами, проводить их экспертизы, вносить коррективы и предлагать дополнения и уточнения, подписывать документы в инстанции, проводить оперативные совещания, встречаться со многими людьми самого разного социального положения…
Самой сильной чертой личности Андропова, — писал Бурлацкий, — «была деловитость, умноженная на острое видение политической стороны любой проблемы… Он умел при случае произнести четкую, яркую речь, но делал это крайне редко. Он больше всего дорожил практическими решениями и тщательно контролировал, чтобы все делалось так, как было задумано и принято. Организационный талант, вероятно, составлял главную особенность этого лидера нашей страны».
Он же подчеркивал, что для Андропова «не было мелочей. Любая работа, которую он делал, должна была быть безукоризненной, доведенной до конца и по возможности блестящей».
«ЮВ», как многие годы за глаза называли Андропова его сослуживцы, «не терпел полуфабрикатов, ненавидел небрежность и органически не выносил любое проявление безответственности. В этих случаях он мог быть безжалостным: не смог — это понятно. Но не постарался — такое он не прощал никогда. И все вокруг него действительно очень старались, не столько за страх, сколько за совесть».
Нередко наработанные «командой Андропова» соображения по тем или иным вопросам внутриполитического и международного развития расходились с оценками и прожектами «Старой площади».
Вместе с тем он не раз говорил, что «нельзя стоять на одном месте, что движение вперед, если мы хотим идти дорогой прогресса, требует постоянного совершенствования жизни общества и государства, творческого подхода к большому и малому, без конъюнктурного подхода к решению проблем, с которыми мы сталкивались и от которых зависела судьба Отечества».
Составной частью убеждений Андропова, что осталось мало замеченным его биографами, являлся демократизм. Именно подлинный демократизм, а не «либерализм», в чем его немало упрекали недобросовестные критики.
Демократизм как в вопросах государственной политики, общественной жизни — он был одним из немногих партийных руководителей, кто неоднократно на протяжении десятилетий напоминал о задаче построения общенародного государства в нашей стране, — так и в поведении, общении с окружающими.
Еще один крайне важный штрих характера Андропова: не терпел пренебрежительного отношения к письмам и просьбам людей. Они не должны были оставаться без ответа.
Бывший помощником Юрия Владимировича с 1973 по 1979 гг. И. Е. Синицын в своих воспоминаниях отмечал, что эта демократичная манера поведения не изменилась у Андропова, даже когда он стал членом Политбюро ЦК КПСС — особо подчеркиваю это обстоятельство, потому что напускной «демократизм», простота и доступность нередко исчезают у некоторых персон по мере их продвижения по служебной лестнице, да и с годами, как известно, людям свойственно меняться…
На критику или замечания других участников совещаний или коллективных обсуждений Андропов отвечал: «А что ты предлагаешь?».
Он принимал чужие соображения только после острой дискуссии, с тщательным взвешиванием всех «за» и «против», а иногда отвергал, видя дальше и глубже своих помощников и сотрудников. При этом он объяснял им ход своих мыслей».
Следствием подлинного, принципиального демократизма Юрия Владимировича было неприятие сталинских извращений социалистических идей, о чем имеется немало убедительных доказательств. Поэтому Ю. В. Андропов был бескомпромиссным и последовательным сторонником «курса XX съезда партии» на десталинизацию и демократизацию государственной и общественной жизни. Он был одним из немногих руководителей страны, кто являлся искренним приверженцем идеи общенародного государства.
Секретарю ЦК КПСС Андропову пришлось, что называется, «по должности» познакомиться с юридическими и партийнополитическими оценками периода «культа личности», поскольку проблематика эта могла подниматься в ходе переговоров с иностранными делегациями. Способствовало этому и знакомство Ю. В. Андропова с докладом второй комиссии ЦК КПСС, так называемой «Комиссии Н. М. Шверника», по изучению материалов о политических репрессиях в СССР 30 — 50-х гг., он был закончен летом 1964 г.
В основу подготовленных Комиссией справок были положены материалы судебных процессов, документы прокурорских проверок по ним, объяснения бывших сотрудников органов госбезопасности, прокуратуры и суда, а также работников партийного и государственного аппарата.
Комиссия констатировала факты «грубейших нарушений социалистической законности, относящихся к периоду культа личности Сталина». В выводах комиссии указывалось, что рассмотренные ею дела были фальсифицированы, «массовые репрессии 1937–1938 гг. были совершенно необоснованными и никакими объективными причинами оправданными быть не могут, являлись следствием произвола и беззаконий. В вопросах карательной политики Сталин стоял на чуждых марксизму-ленинизму позициях».
Знакомство с материалами комиссии, самостоятельные размышления об открывшихся злоупотреблениях и преступлениях предшествовавшего исторического периода не могли не сформировать у Андропова, как и у очень многих его современников, как собственного понимания путей развития социализма, так и целей, задач и методов деятельности органов государственной безопасности Советского Союза.