Вдобавок надо учесть, что советские правительственные чиновники в значительной мере выполняли те функции, которые на Западе входят в компетенцию персонала частных компаний. Поэтому, если сопоставить численность аппаратов управления в СССР и в США, то в действительности наш аппарат в силу своей централизации был гораздо меньше и обходился обществу гораздо дешевле. Однако для демпрессы, управляемой Агитпропом, истина никогда не была преградой для пропагандистского шоу. Данные об Америке либо скрывали, либо сравнивали несопоставимые цифры и величины. Зато бесконечно трубили о восемнадцати миллионах чиновников, пожирающих львиную долю национального дохода страны. В их число включили даже заводскую итээровскую прослойку, без которой вообще немыслимо управление любым производством. И все это зачислялось на счет монстра «командно-административной системы», ассоциируемой с Центром. После такой артподготовки Центр, конечно же, подлежал не просто реконструкции, а исключительно ликвидации, изничтожению. (…)
Лозунговые, митинговые демороссовские аргументы тех лет общеизвестны: «Россия сама проживет!», «Мы больше не должны кормить других!» Такое игнорирование очень тесных народно-хозяйственных связей между союзными республиками, которые сегодня судорожно пытаются восстановить страны СНГ, было очень характерно для радикалов. Но поразительно, что эти же доводы высказывал и Силаев. Он утверждал, что экономика РСФСР построена по принципу единого народно-хозяйственного комплекса, в силу чего может прекрасно развиваться, выделившись из общесоюзного контура.
Обратите внимание, это говорил бывший министр авиационной промышленности СССР. Заводы этого министерства размещались во многих республиках» [25. С. 102–105]..
Уже первые нововведения в этой области дали огромный разрушительный эффект: подорвали некоторые звенья в структуре и ликвидировали потоки информации: «В рамках перехода к «экономическим методам управления» и полному хозрасчету предприятий было проведено радикальное изменение всей структуры управления. За один год в отраслях было полностью ликвидировано среднее звено управления с переходом к двухзвенной системе «министерство — завод». В центральных органах управления СССР и республик было сокращено 593 тыс. работников, из них только в Москве 81 тыс. (они были трудоустроены в других учреждениях отраслей). На 40 % было сокращено число структурных подразделений центрального аппарата. Прямым результатом этой акции было разрушение информационной системы народного хозяйства.
Поскольку компьютерной сети накопления, хранения и распространения информации в СССР еще не было создано, опытные кадры с их документацией были главными элементами системы. Когда эти люди были уволены, а их тетради и картотеки свалены в кладовки, потоки информации оказались блокированы. Это стало одной из важных причин разрухи.
Предприятия, нуждаясь в информации о сотнях смежных производств и тысячах продуктов, начали лихорадочно искать новые источники. Например, Всесоюзное химическое общество вдруг стали досаждать командированные с заводов — искать нужных им смежников через картотеку Общества, так как его ячейки имелись на каждом предприятии химического профиля. Некоторые уволенные работники министерств, догадавшиеся захватить с собой картотеки, стали торговать информацией» [10. С. 277, текст и сноска].
Автор этой цитаты — доктор химических наук, специалист в своем деле и наблюдал все своими глазами, о других отраслях он не знает, поэтому ничего сверх того не сообщает, как и положено надежному свидетелю. Но любопытно здесь то, как была найдена замена основным источникам информации — база данных оказалась продублирована в общественной организации. Хотя еще и не все было трагично и необратимо, ибо во многих мероприятиях пока еще видно не преддверие кризиса, а только запуск самоорганизационного разрушения: «Вообще в этот год с небольшим было принято множество целесообразных, чрезвычайно нужных в стране решений, которые, однако, сплошь и рядом несли на себе печать поспешности, практической непроработанности, а иной раз — и очевидной некомпетентности. Самое же главное — выполнение этих решений не доводилось до конца. В них вкладывали ресурсы, силы, а потом все бросали на одной десятой пути и суетливо перепрыгивали к следующей идее, в надежде получить от нее скорый впечатляющий эффект. (…)
Одной из наиболее экзотических, на мой взгляд, кампаний этого периода, начатых по инициативе М. С. Горбачева, явилась борьба за решительное уменьшение государственной отчетности, что должно было, по задумке, способствовать сокращению управленческого аппарата. Велась эта работа без каких-либо точных критериев. Просто на основании чьих-то субъективных ощущений начали устанавливать волевые задания по сокращению отчетности. По системе Минфина СССР требовалось, помню, сократить бухгалтерскую отчетность на 40 процентов. При этом никто не мог объяснить, почему нужно сократить число показателей именно на 40, а не на 35 или, скажем, 45 процентов. И так по всем министерствам. В конечном счете эта кампания привела к дезориентации статистической службы страны и ничем толковым не завершилась» [17. С. 62–63].
То есть коммуникативная подсистема просто была разодрана и перестала существовать как целое. Все еще можно было на той стадии вернуть, но «авторы реформы двинулись по пути, более легкому и для них привычному, то есть принялись за очередную реорганизацию управленческого аппарата. Этой работе был придан всесоюзный размах, в официальных документах она называлась «совершенствованием генеральных схем управления». Однако ни для кого не было секретом, что речь идет в первую очередь о существенном сокращении кадрового состава государственных и производственных управленческих структур. Сокращение велось по неясным для людей критериям, сопровождалось оскорбительной для государственных служащих кампанией в печати. Что не могло не вызывать и вызывало со стороны многих работников подспудное сопротивление происходящему, которое, в свою очередь, давало поводы говорить о сопротивлении из лагеря бюрократов. (…)
Из выступлений Генерального секретаря цифра 18 миллионов перекочевала на страницы печатных органов, и, поскольку нигде не анализировалась по составу (чуть выше мы приводили цитату из С. Г. Кара-Мурзы, где говорилось, что в журнале «Экономические науки» приводилась точная статистика. — А.Ш.), в общественном мнении ее воспринимали с огромным возбуждением как численность по преимуществу государственного и партийного аппарата. На самом деле, как видим, подавляющее большинство было здесь за управленческим персоналом предприятий и организаций. Партийный аппарат, насчитывающий в ту пору в райкомах и выше около 108 тысяч ответственных работников, в число управленцев вообще не включался» [17. С. 114–115].
Нижние этажи власти также подверглись изменениям: «Первым нерадивым шагом была норма Закона «О государственном предприятии», принятого в 1988 году, установившая принципы выборности руководства предприятий. Статья шестая этого закона гласила: «На предприятии осуществляется выборность руководителей, обеспечивается улучшение качественного состава руководящих кадров и усиление их ответственности за результаты деятельности. Принцип выборности применяется в отношении руководителей предприятий, структурных единиц, объединений, производств, цехов, отделений, участков, ферм, звеньев, а также мастеров и бригадиров…»