Воздействие драматического разоблачения Веннерстрёма было хорошо рассчитано «генералом». Впоследствии Веннерстрем отмечал, что был ему бесконечно благодарен за то, что тот «поддерживал его всегда душой и телом». Веннерстрем не только целиком оправился от потрясения, но почувствовал громадное облегчение и безграничное уважение к советской разведке и стал служить ей с еще большим рвением, чем прежде.
Людей, которые в период военных действий или во время «холодной войны» переходят на другую сторону, чаще всего по идеологическим мотивам называют перебежчиками – в особенности если они могут предложить что-то стоящее другой стороне, которая использует сам этот факт в качестве информационного или пропагандистского материала. Мужчина или женщина, занимающие на своей родине вполне приличное положение и тем не менее рискнувшие оттуда бежать, чтобы начать в другой стране, языка и обычаев которой они подчас не знают, все с самого начала, имеют на это, как правило, веские основания. По большей части это – неудовлетворенность существующей системой своей страны и условиями, в которых они вынуждены были там жить.
Пропагандистское значение подобных случаев имеет для Запада, естественно, громадное значение. Поэтому неудивительно, что Советы и их сателлиты предпринимают все возможное, чтобы строго наказать таких людей, если они попадают в их руки. Они не останавливаются перед их похищением и даже ликвидацией, в особенности из политических соображений. Если же такой перебежчик предстает перед судом западной общественности, то он приобретает своеобразный иммунитет, так как применение к нему силы или его таинственное исчезновение привлекут еще большее внимание и вызовут изрядный шум, а этого-то Советы стараются избегать.
Существуют различные типы перебежчиков, но наиболее желательный – сотрудник секретной службы страны, из которой совершается побег. Такие люди стараются заранее обеспечить себе теплый прием на Западе, просят политического убежища и прихватывают с собой как можно больше различной информации. Если он даже не может представить какую-либо документацию, то все равно много знает и может многое рассказать.
Естественно, люди бегут в обоих направлениях. Что касается Запада, то следует упомянуть хотя бы Берджесса и Маклина.
В предлагаемых вниманию читателей рассказах описываются критические моменты, когда перебежчик принимает окончательное решение и начинает нащупывать контакты, с помощью которых ему будут обеспечены понимание другой стороны и защита.
Имя Игоря Гузенко, сотрудника шифровального отдела советского посольства в Оттаве, я уже упоминал в рассказах об атомном шпионаже. Бегство свое он совершил в сентябре 1945 года. Само событие, как и данные им показания, произвели настоящую сенсацию. Это было начало процесса отрезвления в отношении наших военных союзников. Гузенко бежал, так как стал стыдиться того, что творилось на его родине. День за днем на его рабочем столе появлялись депеши, в которых шла речь о ликвидации канадских граждан и похищении секретных документов. Л ведь в годы борьбы против нацизма наши страны были союзниками на жизнь и на смерть. Вот уже более двадцати лет перебежчику удается скрываться от мести советской секретной службы, все попытки которой похитить его были безуспешными.
Ниже приводится рассказ, написанный им самим.
Ночь была необычно жаркой и душной. Я возвращался с работы в свою квартиру, расположенную в доме, в котором жили сотрудники военного атташе. Пот, стекавший по моей шее, был вызван, однако, не только жарой. Сегодня должен произойти поворотный пункт в моей жизни и жизни моей семьи. Передо мной открывался путь к свободе и демократии.
Определяющую роль в моем решении сыграло распоряжение полковника Саботина о том, что в ближайшие дни мою работу станет исполнять лейтенант Кулаков, я же буду задействован в качестве консультанта. Саботин считал, что в результате такого перемещения у него появится еще один способный шифровальщик.
Я – не герой. Природа одаряет этим качеством лишь избранных. И родился я в обычной семье в России. В спорте особыми успехами не отличался. Своей главной задачей считал хорошую учебу. Жизнь в постоянной опасности меня никогда не привлекала, и приключения в моем представлении были связаны с большим и малоромантичным риском. Но в ночь на 5 сентября, когда я шел пешком по Сомерсет-стрит до Рейндж-роуд, я в первый и последний раз в своей жизни был близок к тому, чтобы стать героем.
Я прекрасно осознавал, что эта ночь может оказаться последней в моей жизни. Одно неправильное движение могло привести к крушению всех наших планов. Не исключалась и возможность того, что НКВД [69] установил за мной слежку. Не было ли неожиданное решение Саботина той ловушкой, которая была мне приготовлена? Каждая клеточка моего существа была пронизана сознанием всемогущества и вездесущности НКВД.
Я сконцентрировал все свои силы и волю на осуществлении плана, разработанного мной и Анной.
Будь что будет, но я должен достать секретные документы.
Мы с Анной решили, что бежать лучше всего в середине недели, хотя суббота была вроде бы предпочтительнее, так как предоставляла больше свободного времени. Однако по субботам все газетные редакции закрыты, а мы исходили из того, что лучше всего передать документы именно в редакцию какой-нибудь газеты.
Отправиться в полицию казалось мне нецелесообразным, так как оттуда могли бы оповестить посольство о моем у них появлении. Свободолюбие же и бесстрашие канадской прессы производили благоприятное впечатление.
Выбор ночи в среду был обусловлен и другими причинами. Я знал, что Кулаков этой ночью будет дежурить и на следующий день отсыпаться до обеда. Это давало мне некоторый резерв времени, ибо первым, кто заметит мое отсутствие, будет именно Кулаков. Поскольку шифровальный отдел находился на секретном положении, очень немногие сотрудники посольства знали, когда именно я работал. Кроме того, мне было известно, что Саботин с Роговым намеревался этим вечером отправиться на просмотр фильмов в Национальный киноклуб и наверняка появится на работе не раньше обеда следующего дня.
Мое намерение, однако, усложнялось тем, что я должен был зайти к военному атташе – якобы решить некоторые вопросы, а затем возвратиться в посольство. Наиболее важные документы находились там в секретном отделе, куда я, как работник шифровального отдела, мог свободно заходить в любое время.
Наконец я свернул на Рейндж-роуд и тут неожиданно почувствовал, что нервное напряжение последних недель спало и я стал спокойнее.
Когда я вошел в холл, то увидел Кулакова на месте дежурного. Это было хорошо, так как любое изменение его графика работы неминуемо спутало бы все мои намерения.