Все это обеспечит нашей миссии авторитет, который оценят общественность и политики. Все просто: «Остановить талибов, способствовать реинтеграции, создать потенциал для правительства – выборочно, укрепить афганские силы безопасности, передать им ответственность за поддержание порядка и победить “Аль-Каиду”».
Я поддержал просьбу Маккристала о выделении дополнительно 40 000 солдат, но предложил альтернативу – около 30 000 военнослужащих. Я призвал Обаму не обращать особого внимания на цифры, поскольку количество солдат всегда приблизительно и всегда возникают незапланированные потребности. Четвертая тактическая бригада, запрошенная Маккристалом (в совокупности около 40 000 солдат) должна сменить канадцев и голландцев, которые передислоцируются на юг в 2010 и 2011 годах, поэтому я предложил воспользоваться союзными обязательствами и убедить именно союзников предоставить требуемые подкрепления.
А чтобы американцы не оказались в патовой ситуации, вынужденные много лет подряд перебрасывать в зону боевых действий все новые и новые подразделения, указал я, надо торжественно пообещать, что мы рассмотрим ход операции в конце 2010 года и, при необходимости, «скорректируем наш подход». Еще я приписал, что совещательный процесс, несомненно, «приносит много пользы, но мы не можем ждать решения месяц или два. Неуверенность в будущем начинает сказываться на афганцах, пакистанцах, наших союзниках и наших войсках».
«В заключение, господин президент, позвольте заметить, что это ключевой момент Вашего правления. В Афганистане и Пакистане, в мусульманском мире и Северной Корее, в Китае и России и в других странах правительства очень внимательно наблюдают за нами. Если Вы решите не принимать рекомендации генерала Маккристала (или мою альтернативу), я призываю Вас обеспечить радикальное изменение сути миссии в противоположном направлении. И далее перебирать варианты, анализировать условия, плодить неразбериху не лучший образ действий; вдобавок в этом случае наши дети будут погибать ни за что».
Почти две недели спустя, 26 октября, президент пригласил Хиллари и меня, чтобы вновь обсудить варианты. Мы были единственными «посторонними» на совещании, где сотрудники Белого дома значительно превосходили нас числом: Байден, Эмануэль, Джим Джонс, Донилон и Джон Бреннан. Обама начал с того, что повернулся к нам с Хиллари: «Пора выложить карты на стол. Не правда ли, Боб?» Я повторил основные тезисы своей служебной записки. Хиллари в общих чертах согласилась с моими предложениями, но призвала президента все-таки задуматься о переброске в Афганистан четвертой тактической бригады, если союзники откажутся выделить подкрепления.
После этого состоялся примечательный обмен мнениями. Решительно поддержав операцию в Афганистане, Хиллари сказала президенту, что ее противодействие «Большой волне» в Ираке было чисто политическим – ведь она в ту пору соперничала с ним, Обамой, на предварительных выборах в Айове. Она даже заявила, что в Ираке «Волна» сработала. Президент неохотно признал, что да, наверное, оппозиция «Большой волне» в Ираке была во многом политической. Услышать подобные признания от них обоих, да еще в моем присутствии, – это дорого стоило и выглядело несколько сюрреалистически.
Рам вновь повторил, что военные затеяли «заговор», дабы не оставить президенту возможности отвергнуть рекомендации Маккристала. Весь кипя от возмущения, я не стал, впрочем, цапаться с ним и поднял вопрос, который, как знал, беспокоит президента: зачем выделять 40 000 солдат дополнительно, если мы все равно намереваемся сузить характер нашей миссии? Я сказал, что на ранней стадии любого из предложенных вариантов, исключая «чистый контртерроризм», главная задача – переломить ситуацию в свою пользу и лишить талибов имеющихся у них возможностей. (Контртеррористическая стратегия сама по себе этого гарантировать не в состоянии.) Президент отметил, что по оценке АБУ дополнительные 40 000 солдат обойдутся казне в дополнительные 50 миллиардов долларов или более в год; в итоге за десять лет совокупная сумма расходов на войну достигнет, возможно, триллиона долларов. Каковы будут последствия с точки зрения национальной безопасности для бюджетного дефицита, вложений в оборону и так далее? Затем Обама завершил встречу, сказав, что хочет, чтобы мы приняли окончательное решение до его поездки в Азию (намеченной на 12 ноября).
Рам позвонил мне после встречи, извинился за «неуместное замечание», но снова сказал, что президент чувствует себя загнанным в угол из-за всех этих публикаций в прессе, в том числе той, которая появилась в день военной игры в министерстве обороны, якобы показавшей неэффективность варианта, предложенного вице-президентом. Я ответил, что вплоть до последней истории военные держались тихо, исполняя мое распоряжение советовать президенту исключительно в частном порядке. А вот сотрудники Белого дома язык, случалось, распускали. Рам хмыкнул: «Знаю, знаю».
В тот же день ко мне пришел Джонс, чтобы поделиться сомнениями по поводу планов Маккристала. На совещаниях в Ситуационном центре он почти не подавал голоса. Джонс сказал: «Сто тысяч американцев в подчинении РК [регионального командования] «Юг» и РК «Восток» – просто дух захватывает. Но чего-то недостает, какого-то клея, который скрепит все вместе. Где общий план по Афганистану, включая роль НАТО?» Джонса тревожила также «упертость» военных – либо 40 000 человек, либо вообще никого не надо. Джим сказал, что ответственным за эту упертость считают Маллена и «вообще к нему в Белом доме неоднозначное отношение», хотя президент вроде бы в число недовольных не входит. Я снова отделался привычными комментариями – сказал, что о какой-либо организованной кампании, тем более о заговоре, рассуждать просто смешно, что заявление Маккристала в Лондоне – всего лишь устный ответ на вопрос, а Майк уже признал, что его слова на слушаниях в сенате были глупой ошибкой. Я добавил, что атмосфера в Белом доме, на мой вкус, становится ядовитой, особенно это касается Донилона, который постоянно отзывается о Маллене и других военных руководителях, употребляя фразочки вроде «самоуправство и вседозволенность». Меня бесит, что человек, который никогда не служил в армии и даже в Афганистан ни разу не летал, смеет обвинять боевых командиров в чем-то подобном да еще поучает, как и где, к примеру, развертывать вертолетные эскадрильи. Джонс признал, что надо бы «угомонить Тома, пока не заболтался».
Увы, на следующий день дерьмо, как говорится, снова полетело в вентилятор. Примерно три недели назад президент сказал мне, что хочет побеседовать с глазу на глаз с заместителем председателя Объединенного комитета начальников штабов генералом Картрайтом, дабы выслушать его собственную точку зрения на ситуацию в Афганистане. Я сказал тогда президенту, что, если о встрече с Картрайтом станет известно, Маллен наверняка почувствует себя уязвленным. Я посоветовал Обаме никому больше не говорить о своем намерении и предложил ему встретиться с Картрайтом в субботу в своей резиденции. Встреча состоялась во вторник, 20 октября, когда я был в Японии. Несколько человек в Белом доме знали о ней. Маллен не знал. А через неделю об этой встрече Джим Джонс рассказал Майку.
Маллен пришел ко мне и, что называется, с порога заявил, что чувствует себя преданным – Джонсом, Картрайтом и даже, возможно, мной. Встреча Обамы с Картрайтом, сказал он, продемонстрировала, что президент ему не доверяет. Он спросил, почему президент просто не уведомил его о своем желании встретиться с Картрайтом (последнего-то обязали хранить тайну). Майк прибавил, что Картрайт теперь пребывает в полной растерянности, а сам он гадает, как ему себя вести на перспективу. Я понял эти слова так, что Майк подумывает об отставке. Я описал ему все, что предшествовало встрече, и упомянул о своем совете президенту. Я признал, что, вероятно, допустил ошибку, что, пожалуй, мне следовало рекомендовать Обаме не вести «сепаратные переговоры» за спиной Майка. Потом Маллен спросил, что я могу посоветовать ему, и я сказал, что совершенно не хочу оставаться на посту министра без него в должности председателя ОКНШ, поскольку он мой друг, поскольку я безоговорочно ему доверяю, – и мне очень неловко, что так получилось. Я добавил, что президент поставил всех троих – Маллена, Картрайта и меня – в идиотское, не побоюсь этого слова, положение. Мы договорились, что каждый из нас попробует приватно пообщаться с президентом.