Соответственно, 4 января 2010 года я направил Джиму Джонсу служебную записку с просьбой созвать совещание высшего руководства в ограниченном составе для обсуждения возможного удара по Ирану без предварительного уведомления. Я хотел обговорить действия, которые мы должны предпринять, чтобы обеспечить наше военное превосходство в Персидском заливе, а также меры, которые необходимы – и не подразумевают применения силы – для продолжения экономического и политического давления на Иран. Я сформулировал в записке ряд вопросов. Если Израиль атакует Иран, следует ли нам поддержать Израиль, либо воспрепятствовать ему, либо не вмешиваться, либо действовать далее самостоятельно (особенно если Израилю не удастся уничтожить иранские ядерные объекты)? Если Иран нанесет ответный удар по Израилю, должны ли мы участвовать в обороне Израиля? Если Иран атакует американские войска и военные объекты либо иным образом посягнет на интересы США в отместку за израильскую агрессию, как лучше отреагировать? Какие меры мы должны предпринять для сдерживания иранцев, чтобы сохранить «тактическое господство» (то есть адекватно ответить на любые действия Ирана и постараться удержать ситуацию под контролем)? Следует ли развернуть наши части в боевые порядки заранее? Как мы отреагируем на перекрытие Залива, на акты терроризма, на манипулирование ценами на нефть и на прочие возможные иранские «отклики»? Многие из этих вопросов для меня обозначили и сформулировали заместитель помощника министра обороны по Ближнему Востоку Колин Кал и его команда; я восхищался их работой и был уверен, что всегда могу на них положиться. Поставленные мною вопросы, увы, на обсуждение не выносились – отчасти, думаю, потому, что последствия утечки информации в этом случае были взрывоопасными, как в переносном, так и в прямом смысле.
Чуть более трех месяцев спустя, 18 апреля, газета «Нью-Йорк таймс» опубликовала на первой полосе статью, где утверждалось, что в своей январской служебной записке я якобы предупредил: «Соединенные Штаты не имеют продуманной долгосрочной политики по предотвращению создания Ираном собственного ядерного потенциала». Безымянный источник, скромно названный «высокопоставленным чиновником», охарактеризовал мою записку как «тревожный звонок». Судя по всему, анонимный источник не озвучил авторам статьи (Дэвиду Сэнгеру и Тому Шэнкеру) ни один из поставленных мной вопросов, а просто сообщил, что данный документ посвящен политике, стратегии и вариантам военного вмешательства.
Джефф Моррелл уведомил главу аппарата СНБ Дениса Макдоно о публикации прежде, чем та увидела свет; само собой разумеется, Макдоно, Донилон, Бен Роудс (директор по стратегическим коммуникациям СНБ) и прочие сотрудники Белого дома фактически впали в истерику из-за этой статьи, которая допускала, что Белый дом не готов к противостоянию с Ираном. Я счел, что отрицать существование моей служебной записки глупо, и после консультаций с Морреллом, Робертом Рангелом и Макдоно согласился выступить с заявлением для прессы, разъяснить свои мотивы и цели. Национальная пресса уделила статье в «Таймс» пристальное внимание, а вот мое выступление, к сожалению, почти проигнорировала: я сказал, что эта служебная записка вовсе не «тревожный звонок», что в мои намерения не входило кого-либо пугать, я лишь определял следующие этапы оборонного планирования, указывал на проблемы, которые требуют дальнейшего межведомственного обсуждения и поиска политических решений. «В документе содержится ряд предложений, направленных на содействие упорядочиванию и своевременности процесса принятия решений». (Много позднее стали говорить, что будто бы в своей записке я призывал к «сдерживанию» Ирана, а не к тому, чтобы помешать иранцам обзавестись ядерным оружием. Скажу коротко – это неправда.) Статья в «Нью-Йорк таймс» довольно точно указывала на суть дела, однако искажала мои намерения и – к счастью – не затрагивала военные вопросы, о которых я писал.
Через три дня многие из этих вопросов мы обсуждали в Овальном кабинете с президентом, Байденом, Малленом, Джонсом, Донилоном, Бреннаном и Тони Блинкеном, советником по национальной безопасности вице-президента. Я сказал Обаме, что нужно проанализировать последствия внезапного нападения Израиля и провокаций Ирана, ведь и то и другое наверняка потребует военного ответа США в течение минут, максимум – часов. Принципалы почему-то предпочли «замолчать» эти возможности, хотя им не следовало так поступать. Чтобы наилучшим образом подготовиться к любому повороту событий в Заливе, прибавил я, надо к 1 ноября осуществить ряд предупредительных мер, в том числе развернуть вторую авианосную группу, нарастить количество радиолокационных средств и средств ПРО, направить в Залив третий эсминец с системой «Иджис» и перебросить в регион иное необходимое снаряжение и оборудование. Я подчеркнул, что передислокации войск, которые я рекомендую, и возможные политические коллизии нужно обсудить срочно, в частности потому, что перемещения военных частей займут много времени. Обама ответил, что мы должны изучить варианты, но никаких конкретных решений прямо здесь и сейчас он принимать не собирается.
Меня слегка смутили слова, которыми президент закрыл совещание. Своим ближайшим советникам он сказал: «Чтобы не было недоразумений, пусть те из вас, кто намерен писать мемуары, запомнят: я ничего не решаю по Израилю и по Ирану. Джо, вы будете моим свидетелем». Признаться, меня уязвило высказанное вслух подозрение, будто кто-то из нас способен сделать достоянием общественности столь щекотливые темы.
К концу мая мы наконец обсудили последствия возможного нападения Израиля на Иран, хотя и не так досконально, как мне бы хотелось. Администрация при этом, надо отдать ей должное, сравнительно оперативно улаживала вопросы, упомянутые в моей служебной записке. Кроме того, укреплялись наши военные отношения с ключевыми государствами региона, которым мы предоставляли (или продавали) элементы системы ПРО и современное оружие и которых приглашали к более тесному военному сотрудничеству. В начале февраля я прилетел в Турцию, где встретился с премьер-министром Реджепом Тайипом Эрдоганом. В ходе долгой беседы, посвященной ситуации с Ираном, Эрдоган заметил, что любая страна мира имеет полное право использовать атомную энергию в мирных целях, но прибавил, что Ирану следует быть сговорчивее и сотрудничать с МАГАТЭ. Он скептически отнесся к эффективности новых санкций и сказал, что инициатива насчет изъятия иранского низкообогащенного урана еще сохраняет, возможно, свою актуальность. Я согласился с правом любого государства на мирное использование атома – при «надлежащих гарантиях безопасности», – но в своей обычной «изысканно дипломатической» манере предупредил: если иранцы удовлетворят собственные атомные амбиции, распространение ядерного оружия в регионе окажется неизбежным, это повлечет за собой военные действия со стороны Израиля и скорее всего развяжет полномасштабную войну на Ближнем и Среднем Востоке. Я сказал, что экономические санкции необходимы, чтобы заставить Иран вернуться за стол переговоров. Эрдоган явно заинтересовался средствами противоракетной обороны, которые в состоянии обеспечить безопасность Турции, но хотел удостовериться в том, что мы действуем в рамках представлений о «коллективной безопасности», а не реагируем на конкретную угрозу (например на Иран). Мне показалось, мы не слишком хорошо поняли друг друга – Эрдоган, очевидно, опасался так или иначе спровоцировать иранцев.