В абвере не было отдела, который занимался бы анализом и оценкой полученной разведывательной информации. Это, несомненно, большой недостаток: оперативные работники – добытчики информации – в большинстве своем не обладают достаточными аналитическими способностями. Сам Канарис был великолепным аналитиком, но, естественно, не мог взять на себя весь этот участок. В результате отсутствия постоянного и систематического анализа с использованием всех имевшихся в управлении материалов многие агентурные сообщения оценивались слишком высоко. К такому выводу я пришел, сотрудничая с абвером, что и побудило меня после 1945 года, с самого начала моей новой деятельности, позаботиться о создании эффективного информационно-аналитического аппарата, который использовал не только секретные данные, но и открытые материалы. Некоторые влиятельные лица в разведке и правительственном аппарате возражали против моего шага. Впоследствии они убедились в том, что заблуждались.
Разрушенные войной многочисленные связи с зарубежьем значительно затрудняли работу абвера, но не свели ее на нет. Так, хотя в США отлично действовавшее ФБР ликвидировало почти все немецкие опорные пункты, напичканные информацией газеты и журналы оказались источником необходимых разведывательных сведений, пока не была создана новая разведывательная сеть. Более серьезные проблемы создавали для Канариса попытки национал-социалистической партии, точнее зарубежной ее организации, а также эсэсовских структур – прежде всего службы безопасности (СД) – проводить, начиная с 1933 года, конкурентную деятельность. Адмиралу приходилось постоянно противодействовать этим разведывательным операциям, нередко носившим печать спешки и дилетантства. К сожалению, он находился в положении обороняющейся стороны, поскольку не имел поддержки со стороны верховного главнокомандования вермахта. К тому же созданное в соответствии с распоряжением Гиммлера Главное управление имперской безопасности (ГУИБ) стремилось прибрать к своим рукам разведку и контрразведку. Распоряжение было подписано 27 сентября 1939 года, но еще до того – с 1936 года – гестапо, криминальная полиция и служба безопасности неофициально действовали вместе. И хотя Гитлер в 1933 году по предложению министра рейхсвера отдал распоряжение о том, что только оно, это министерство, наделено исключительным правом решать вопросы, связанные с обороной государства и защитой его от шпионажа и диверсий, уже через пару лет стало очевидным, что Гиммлер и его доверенное лицо Гейдрих [18] не намерены выполнять это указание. Так, в 1935 году было создано особое бюро Штайна, которое стало заниматься расследованием всех подозрительных случаев и дел о предательстве, готовя их для гестапо и службы безопасности и в то же время для вермахта. Затем бюро было включено в состав Главного управления имперской безопасности как служба особого назначения, затрагивающая компетенцию военной разведки. Естественно, абвер пытался пристальнее присмотреться к Штайну, но тот заметил, что его «просвечивают», и бежал за границу, где работал сначала на поляков, затем на англичан под вымышленным именем Пфайфер, правда без особого успеха. Канарис воспользовался этим случаем, чтобы настоять на переговорах о принципах сотрудничества абвера и политической полиции, которую представлял доктор Вернер Бест [19] . Механизм взаимодействия между гестапо, службой безопасности и абвером и разграничение их компетенций были зафиксированы в подписанном в 1936 году документе, известном под названием «Десять заповедей сотрудничества».
Два года спустя последовала реорганизация тщательно законспирированной службы внешней разведки СД в Шестое управление ГУИБ, которое в июне 1941 года возглавил Вальтер Шелленберг [20] . В мае 1942 года, то есть вскоре после моего вступления в новую должность, было заключено еще одно соглашение между СД и абвером, в основу которого была положена так называемая программа Шелленберга также из десяти пунктов. Переговоры велись между Канарисом и полковником фон Бентивеньи [21] , с одной стороны, и начальником Четвертого управления ГУИБ Мюллером [22] , – с другой. К этому времени секретная деятельность СД за рубежом была легализована и службе безопасности подчинили операции военной разведки. Это означало, что абвер окончательно лишают былого могущества и вся разведывательная деятельность за кордоном переходит к ГУИБ. За всеми этими интригами, несомненно, стоял Шелленберг.
Вальтер Шелленберг всегда держался уверенно и умел располагать к себе собеседников. Считалось, что у него выдающиеся разведывательные способности. Как я слышал, он поначалу добросовестно сотрудничал с представителями Канариса в рамках соглашения, заключенного между управлением военной разведки и контрразведки и полицейскими службами. Однако положение изменилось, как только Шелленберг стал начальником внешней разведки службы безопасности. Благородная душа Канарис, похоже, сперва рассчитывал на лояльность Шелленберга. Тот факт, что адмирал еще в 1942 году настойчиво предупреждал меня о коварстве нового шефа внешней разведки ГУИБ, свидетельствует: он разгадал намерение Гиммлера и его помощников прибрать абвер к своим рукам. Это предупреждение помогло мне разобраться в хитросплетениях могущественного эсэсовского ведомства и избежать многих неприятностей.
Шелленберг нанес решающий удар по абверу весною 1944 года, когда работавший на Канариса в Турции агент Фермерен бежал в Каир. Он преподнес Гитлеру это неприятное для разведки происшествие как провал, высветивший «подозрительные связи» Канариса. Фюрер, давно уже ненавидевший адмирала, немедленно ухватился за предоставленную ему возможность и отстранил его от должности.
Временное руководство военной разведкой было возложено на полковника генерального штаба Ханзена. Затем Гитлер отдал имевшее поистине роковые последствия распоряжение: абвер подчинили Главному управлению имперской безопасности. Лишь войсковая разведка на Восточном фронте, да и то благодаря ходатайству генерал-фельдмаршала Кейтеля перед фюрером, осталась в ведении сухопутных войск, а конкретно – моего отдела. Офицером связи в ГУИБ мы направили начальника фронтовой разведки полковника генерального штаба Бунтрока. Я хорошо знал этого кадрового офицера службы «1-Ц». В своем новом качестве полковник подчинялся непосредственно генерал-фельдмаршалу Кейтелю.