Точно такие же ощущения были и после второго привала. Хотя в этот раз в маршрут он смог включиться почти сразу. Впереди оставался последний переход, самый длинный, но и наименее сложный по профилю. По крайней мере теперь уже, как предупредил Зурабов, идти следовало по тропе, а не ползать по скалам, не перепрыгивать с камня на камень. Темп задавал Абдулмуслим, как самый молодой в тройке. Здоровья у него хватало, и он мог идти быстро достаточно долго. Грузинский подполковник все ждал, когда боевик выдохнется и шаги его станут медленнее. Но тот, казалось, не понимал, что такое усталость. Элизабар и сам, по большому счету, не утомился. Ну, естественная усталость, конечно, присутствовала, без этого не бывает. Но состояние было вовсе не такое, при котором после финиша ложишься и не можешь встать, потому что выдавил из себя все силы вместе с потом. Здесь прохождение маршрута рассматривалось только как начало большой и длительной работы, и потому, наверное, морально Мелашвили настроился правильно.
* * *
– Через час доберемся, – сказал Зурабов, – и я сразу спать завалюсь. Сутки просплю. Наши уже к месту подходят…
Оказывается, сон требовался не только Элизабару. Для подполковника грузинской разведки это прозвучало, как заявление об открытии Америки; он очень обрадовался и даже прилив сил почувствовал – не его одного в сон клонит так, что глаза сами собой закрываются, на ходу. Кроме того, после долгого пути оставшийся час казался настолько мизерной величиной, что хотелось уже сейчас потянуться перед сном, словно уже подошло время искать место, где можно с удобствами устроиться.
Но дойти до места они не успели. Сначала дрогнула под ногами земля. Элизабар хорошо знал, что такое землетрясение, и потому сразу бросил взгляд на склон, отлично понимая, что оно часто вызывает оползни и камнепады, от которых спастись невозможно. Но место, где они шли, ничем не угрожало. А тут, вслед за вздрагиванием земли, пришел и звук, показывающий, что произошло нечто иное. Грохот шел из соседней долины, как раз оттуда, куда направлялась группа. И был он такой силы, что по ущелью пролетел ветер взрывной волны, хотя расстояние, согласно подсчетам Элизабара, было еще немалым.
Джогирг остановился и угрюмо обернулся на спутников.
– Что это? – спросил подполковник. – Что случилось?
– Случилось… – соображая и прикидывая варианты, сказал Зурабов. – Это наши. Первая тройка… Как же это они.
– Что случилось? – повторил Мелашвили свой вопрос.
– Первая тройка… Как же это они… – в свою очередь повторил Джогирг, вглядываясь и вслушиваясь в то, что произошло впереди, но, естественно, ни увидеть, ни услышать ничего не сумев.
– Что они сделали?
– Они должны были рюкзаки оставить в схроне. Схрон заминирован. Но они знали, они сами минировали. Там тротила много было. Сдетонировало… Все взорвалось!
– А они? – спросил Элизабар глупость.
– Кто после такого взрыва в живых останется? Впрочем, идем. Может…
Не договорив, Зурабов двинулся вперед быстрым шагом.
И уже на выходе из ущелья им снова пришлось остановиться. Откуда-то оттуда, со стороны, в которую двигалась группа, слышалась активная стрельба.
– Назад! – решил Зурабов. – Там неприятности. Явные неприятности…
– Там бой, – сказал Абдулмуслим, вроде бы собираясь устремиться вперед и помочь своим. – Там наши!
– Где ты бой услышал? – поморщился Джогирг. – Бой – это когда в ответ кто-то стреляет. А там стреляет только одна сторона. Уже отстреляла… Наши уничтожены.
– А может…
– Не может. Пора научиться по звуку отличать «семьдесят четвертый» от «сорок седьмого». У наших только «сорок седьмые»… [8] Уходим. Там нас только расстреляют.
– Куда? – спросил грузинский подполковник. – Назад?
– Не затем шли, чтобы назад возвращаться… Просто уходим от смерти. Стараемся следов не оставлять. Отсидимся на метеостанции. Там никого нет, но есть где спрятаться. И оборону держать удобно – все подступы просматриваются. Куда дальше идти, решим потом. Сначала с тропы свернем. Здесь есть путь через скалы, его мало кто знает. Уходим в темпе!
Минут пятнадцать шли очень быстро. Даже Элизабар почувствовал, как сбивается дыхание. А потом впереди залаяла собака…
– Это-то чудо откуда? – сердито воскликнул Джогирг.
Элизабар опасливо поднял автомат. Как всякий горец, он понимал, какие неприятности может принести встреча с кавказской овчаркой.
1
Хамзат Дидигов горел желанием отомстить за убийство своего верного четвероногого друга и испытывал благодарность к людям, взявшимся ему помочь и даже похоронившим его собаку. И потому, зная, что им нужно, он сам был готов в ответ помогать им.
Над могилой собаки не стояли долго, как над человеческой могилой.
– Пора, – сказал подполковник Занадворов.
Сразу пошли быстро. Мальчишка пристроился рядом с командиром, показывая путь. С тропы свернули уже через полста метров. Там пришлось идти узенькой, едва приметной тропкой через чрезвычайно густой, местами просто непролазный лес, и идти одной шеренгой. Но Сергей Палыч, хорошо понимая, как легко в таких местах сделать засаду, принял меры и выслал вперед пулеметчика Заболотнова. Но старший лейтенант сразу спросил Хамзата, как единственного, кто знает этот путь:
– У тропы ответвления есть?
– Нет. Только в скалах есть несколько проходов, но все потом к одному сходятся. До скал еще далеко…
Заболотнов ушел вперед в темпе более высоком, чем у остальной группы. Но чтобы создать дистанцию безопасности, ему пришлось чуть ли не бежать. Обычно такая дистанция составляет от десяти до сорока метров. А ручной пулемет, которым был вооружен старший лейтенант, в состоянии подавить встречный автоматный огонь. Но Заболотнов в группе выходил ведущим не только потому, что был вооружен пулеметом. Старший лейтенант отличался еще и повышенным чутьем на опасность. Он начинал чувствовать приближение противника еще до того, как видел его – способность редкая и ценимая в группе, позволявшая до вступления в бой перестроиться и предпринять необходимые меры предосторожности.
В таком порядке и шли. И только через десять минут, когда лес, согласно словам Хамзата Дидигова, уже подходил к концу, старший лейтенант Заболотнов вышел в эфир:
– Я – Шиш. [9] Дворовой, как слышишь?
– Слышу нормально. Что у тебя?
– «Растяжка» в самом узком месте тропы. Свежая – трава выпрямиться не успела. Догоняем. Я веху выставил – сломанная ветка.