Когда из леса выскочила собака и Абдулмуслим хладнокровно и точно дал в нее очередь, свалив сразу, уверенность вроде бы снова вернулась к грузинскому подполковнику. Реакцию Абдулмуслима он оценил. И понял, что сам такой реакцией не обладает и стрелять так точно не умеет. Собака бежала стремительно, но как только выскочила из кустов, и десяти метров преодолеть не смогла, а Абдулмуслим уже пристрелил ее. В этой ситуации не отпускалось времени даже на раздумья, на оценку ситуации, на возможные последствия. И молодой боевик проявил способность действовать автоматически. Эти действия показались Элизабару похожими по характеристикам на действия героя какого-то американского вестерна, которые он любил смотреть. Рядом с таким стрелком грех чувствовать неуверенность.
Мальчишка, что выбежал за собакой из леса, покрывающего склон хребта, тоже подвергал свою жизнь опасности. Он бежал к убитой собаке, не обращая внимания на убивших ее людей, бежал быстро и рисковал, не думая, наверное, что рискует. Но в него Абдулмуслим не выстрелил. Значит, соображал он быстро и в собаку стрелял не автоматически, а все обдумав. Иначе он и в мальчишку выстрелил бы точно так же.
Они подошли.
– За что собаку-то… – без слез на глазах, но с плачем в голосе спросил мальчишка, с ненавистью глядя на них.
– Ты считаешь, я должен позволить твоему псу разорвать мне задницу? – с усмешкой, без жалости к страданиям мальчишки, спросил Абдулмуслим.
– Он добрый был! Он здороваться к вам бежал! И лаял радостно. Его все вокруг знают… И никто не боится. Кроме трусов…
Это было уже умышленным оскорблением, Абдулмуслим скрипнул зубами, и его рука, сжимающая автомат, дернулась.
– Ты кто такой? – останавливая товарища жестом, спросил Джогирг. – Где-то я тебя видел…
– Я – Хамзат Дидигов. Местный.
– Родственник, значит, эмира Амади?
– Родственник.
– Ладно, мальчик… За собаку извини. Не надо было отпускать. И запомни, спрашивать будут, ты нас не видел! Федералы могут пройти, будут спрашивать… Ты – не видел!
– Был бы у меня автомат, сам бы вас перестрелял… – сказал Хамзат, впрочем, без угрозы в голосе.
– Идем, – распорядился Зурабов. – Родственник Амади нас не сдаст. Идем! У нас времени нет.
И только через полсотни шагов, когда поднялись почти до выхода из леса, сказал тихо Абдулмуслиму:
– Зря ты стрелял. Мальчишка Амади пожалуется, но это ерунда… Хуже, если федералы выстрелы услышали.
– Собака прямо на меня бежала…
– А ножом ты умеешь только картошку чистить? Ладно. Поставь в конце лесной тропы «растяжку». Там место узкое, тропа заросшая… Если кто пойдет, Аллах с радостью раскроет ему свои объятия.
Подполковник грузинской специальной службы внешней разведки в разговор не вмешивался, потому что не знал местных отношений между людьми. Но выводы из разговора делать умел. И сделал их. Главный – что если джамаат Амади Дидигова и погиб неподалеку, то самого Амади там не было, иначе Джогирг не предостерегал бы о возможности жалобы Хамзата на убийцу собаки. Это радовало. Значит, Амади и сам жив, и сил еще не лишился. То есть разговаривать о начале плотной и взаимовыгодной работы есть с кем…
Пошли быстро. Тропа была вся заросшая травой, которая местами поднималась до колен. Тропой, по большому счету, ее назвать было трудно и ходить здесь было трудно. Но в других местах лес был настолько густ, что там идти было бы гораздо сложнее. Приходилось смиряться с тем, что есть хотя бы такая тропа.
* * *
Абдулмуслима ждали, отойдя на два десятка метров. Так Джогирг определил безопасное расстояние и не смущался тем, что сам только что подгонял остальных, а теперь опять же сам решился на задержку.
– По крайней мере, если будет преследование, мы это услышим. И кого-то из преследователей остановим. Надеюсь, что им не придется долго мучиться…
– Думаешь, не заметят?
– Ты заметил бы в такой густой траве?
– Я – не специалист. А за нами пойдут специалисты!
– Все мы, когда нужда заставит, становимся специалистами. И они точно такие же, как я и ты. Всегда так думай, иначе не стоит оружие в руки брать. Преследователи будут спешить, будут стараться нас догнать. Если, конечно, преследование будет… Его может и не быть. Но если будет… Кто спешит, чаще смотрит вперед, чем под ноги. И таких учить нужно. Жизни учить… Хотя бы в последний ее момент.
Философия финансиста-боевика слегка забавляла Элизабара Мелашвили, тем не менее не успокаивала. Подполковник грузинской разведки желал бы знать точно, есть преследование или нет. Но этого ему не мог сказать никто…
– Готово, – выпрямился Абдулмуслим и не отошел, а отпрыгнул от собственноручно выставленной ловушки.
– Идем! Наверстываем время. Дальше тропа сложная.
* * *
То, что Джогирг Зурабов назвал тропой, в действительности представляло собой нагромождение больших и малых камней, засыпавших когда-то существующий проход между скал. Причем на многих больших и мощных глыбах отчетливо виделись места скола, словно кто-то умышленно дробил эти скалы, чтобы завалить проход и сделать его недоступным для прохождения. Элизабар не удержался и спросил Зурабова.
– Ты почти прав. В первую чеченскую здесь погиб отряд еще одного эмира Дидигова. Не Амади, а Гази, но тоже представителя их тейпа. Они почти не участвовали в боевых действиях. Просто вооружились и проводили здесь, вдали от села, учения. Гази – бывший полковник, человек в возрасте, считал, что до того, как пошлет своих парней в бой, их надо хоть чему-то научить. И он учил. А потом прилетела тяжелая авиация и раздолбала весь лагерь. В живых осталась одна десятая, в том числе и Амади. Но он чему-то успел научиться и уже почти полтора десятка лет доказывает это федералам. Амади об этом часто рассказывает. Из тех, старых, с нами никого не осталось. Все потом погибли. Только один Амади… А камни бомбами раскололи. Тяжелыми бомбами… Такими можно весь Кавказ расколоть, если долго бомбить. И потому Амади не желает никому прощать прошлое. Не хочет, чтобы Кавказ разбомбили. Если у нас будет равнина вместо гор, где будут жить настоящие горцы? Горцы не могут жить в городах и вообще не могут жить без высоты и простора. В городах бывают высокие этажи, но там нет простора. Там слишком много стен. Я учился в Москве и работал в Питере. И не знал, как оттуда вырваться. Я, как Амади, без гор не могу. Иначе давно бы куда-нибудь в Европу перебрался. Ты, Элизабар, в Европе был?
– В Европе – нет. Я стажировался в Америке.
Это прозвучало гордо.
– А вот Америку я вообще не люблю. Категорически… Это еще хуже, чем Европа, гораздо хуже и теснее. Хотя принципиальной разницы мало. Народ там плохой. Трудно среди таких жить. Они всегда говорят о каких-то своих свободах; знают, что и себя, и других обманывают, а все равно говорят и говорят…
– Ну свобода-то у них есть, – не согласился Мелашвили; впрочем, его несогласие звучало неуверенно, поскольку он сам с этими понятиями сталкивался мало.