Попробуйте в здравом уме найти основания для «нечистой совести» из-за победы в войне с фашизмом! Каких он хотел бы «четких позиций и ясных убеждений»? Чтобы мы сегодня передрались из-за отступления 1941 года? Те, кто в сознательном возрасте встретил победу, прекрасно помнят чувство глубокой горечи, которое было у солдат и офицеров, вернувшихся с войны живыми. Их товарищи погибли, а они живы! Но даже в самый извращенный ум не могла тогда прийти мысль о «нечистой совести». Совесть была нечистой только у дезертиров, но ведь Л.Д. Гудков говорит обо всем населении России.
Л.Д. Гудкова тревожит тот факт, что память о Победе действует как средство сплочения народа, помогает залечивать старые раны и расколы. А старые раны надо растравлять, сыпать на них соль. Вот головная боль антисоветских интеллектуалов: «Уходит память о сталинских репрессиях (значимость их для российской истории за последние 12 лет, по мнению опрошенных, упала с 29% до менее 1%); напротив, позитивные оценки роли Сталина с 1998 года к 2003 году выросли с 19% до 53%; на вопрос: «Если бы Сталин был жив и избирался на пост президента России, вы проголосовали бы за него или нет?» — 26-27% жителей России сегодня ответили: да, проголосовали бы».
Похоже, что целью этой идеологической кампании является превращение граждан России совсем в беспамятных людей, лишенных здравого смысла. Кому же должны граждане давать «позитивные оценки» — изменникам Родины типа Горбачева, творцам хаоса типа Ельцина и тем, кто, как Гусинский, присвоили их национальное достояние?
Разрушение образа войны как национального символа необходимо, согласно Гудкову, и потому, что он способствует постепенному, робкому выздоровлению российской государственности. А государственность России ненавистна антисоветским интеллектуалам в любой ее форме. Гудков пишет: «Воспоминания о войне нужны в первую очередь для легитимации централизованного и репрессивного социального порядка, они встраиваются в общий порядок посттоталитарной традиционализации культуры в обществе, не справившемся с вызовами вестернизации и модернизации, обществе, не выдержавшем напряжения начавшихся социальных изменений… Непрожитая война оборачивается рецидивами государственной агрессии — чеченской войной и реставрацией репрессивного режима».
Если отцедить ругань, то смысл ясен — память о войне мешает ликвидации централизованного государства, превращению России в периферию Запада, поддержанию правового хаоса и сохранению «серых зон», контролируемых преступным миром.
Поэтому Гудкову ненавистен даже сам праздник, связанный с Победой. Надо быть просто свиньей, чтобы ехать в Германию и говорить такие слова о праздновании 60-летия Победы: «Это будет принудительная имитация коллективной солидарности с властью, не имеющей ничего за душой, кроме казенного полицейского патриотизма и политического цинизма» [90].
§ 10. Разрушение исторической памяти
В гл. 16 коллективная историческая память рассматривалась как один из ключевых механизмов соединения людей этническими связями. Когда-то (в 1919 г.) Джон Стюарт Милль говорил, что «самой сильной из всех является идентичность политических предшественников; наличие национальной истории, а следовательно, общие воспоминания; коллективные гордость и унижения, радость и сожаление, связанные с тем, что случилось в прошлом».
Во время перестройки и реформы 90-х годов была проведена большая операция психологической войны против советского народа, а затем и народов РФ, направленная на разрушение этого механизма, а также и накопленного ранее в массовом сознании «фонда исторической памяти» (об этом см. [91]).
Подводя итог этой операции, современный политолог пишет: «История — это биография нации… В результате [перестройки] в истории страны нет ни одного живого места. История России превратилась в одну сплошную зону экологического загрязнения, куда всяк сливает свои токсичные помои. Не верится во все это. Не может такого быть… Прекращение идеологической истерии по поводу своего прошлого и восстановление разорванных исторических связей неизбежно и необходимо, если мы хотим быть мировой нацией. Дайте нам быть лояльными собственным предкам. Наша война с отеческими гробами ни у кого не вызывает уважения, в том числе у нас самих» [45].
В 1990 и в 2001 гг. были проведены два больших представительных исследования исторического сознания граждан РФ. Во втором из них был задан вопрос: «искажается или нет отечественная история в современных публикациях?» Только 5% ответили «нет». Какие же периоды искажались в наибольшей степени? Советский период, перестройка и реформы 90-х годов. Люди чувствовали, что у них разрушили историческую память и не дают ее восстановить. Это чувствовали даже 63,5% опрошенных, не имевших среднего образования. При этом подчеркивалось, что «наиболее искажается история советского общества, когда руками, умом, трудом народа осуществлены такие свершения, которые вывели нашу страну в разряд великой мировой державы, что является обобщающим достижением всех народов, населявших тогда СССР».
Комментируя этот вывод на круглом столе в Российской академии госслужбы, Управляющий делами РАГС В.И. Меркушкин сказал: «Момент истины заключается в том, что предмет гордости российских граждан, согласно обоим исследованиям, составляют достижения, относящиеся к периоду советской истории — в области культуры, литературы, искусства, в космонавтике, в спорте; всенародная самоотверженность и массовый героизм советских людей в Великую Отечественную войну» [84].
Конечно, разрушение памяти о советском периоде сильнее всего бросалось в глаза, потому что людей не мог не удивлять тот факт, что они каким-то образом забывали черты своей собственной жизни, жизни своего поколения. Но в действительности разрушалась историческая память на очень большую глубину — память не поколения, а народа.
Анализируя с этой точки зрения СМИ 1996 г., А. Иголкин пишет: «Количество традиционных исторических символов в сегодняшнем среднем номере газеты меньше, чем даже в начале 1950-х годов. Тогда за небольшой, скажем, трехмесячный период в обычной газете можно было обнаружить ссылки на все без исключения века русской истории, сотни исторических имен, причем сама отечественная история была представлена как связное единое целое. История не знала огромных «черных дыр»: ни в смысле исторических «провалов», ни в смысле сплошного очернения… Общая плотность исторической символики, идущих из глубины веков духовно-исторических полей и энергий в СМИ была достаточно высокой. Историко-символические ресурсы служили национальным интересам» [93].
В другом месте А. Иголкин пишет, что «для современной российской газеты характерна потеря практически всех исторических имен, всей архаики», и приводит замечание Ю. Лотмана: «Каждая культура нуждается в пласте символов, выполняющих функцию архаики. Сгущение символов здесь особенно заметно». При этом Ю. Лотман подчеркивает, что самые простые, архаические символы образуют символическое ядро культуры, и именно насыщенность ими позволяет судить об ориентации каналов коммуникации [94].
К участию в этой операции психологической войны оказалось нетрудно привлечь большие интеллектуальные и художественные силы российской гуманитарной интеллигенции из числа «западников». Задача разрушения исторической памяти народа соответствовала их устойчивым философским установкам: для западников время — разрушитель старого и создатель нового мира. Но, как мы знаем, с «созиданием нового мира» ничего у российских гуманитариев не получилось, потому что это вовсе не входило в планы стратегов психологической войны против России. Это обычная беда тех, кто переходит на сторону врага своей страны «из лучших побуждений».