Другое дело, что строительство этих связей и механизмов надо вести, сверяя их с теми нравственными ценностями, которые Православие излучает в мир. Эти ценности, их явный и сокровенный смысл нам надо понимать гораздо лучше, чем сейчас. И тут, конечно, лучше вести диалог с Русской Православной церковью, чем с астрологами или хаббардистами. Но ответственность за земные дела мы должны брать на себя.
Когда спрашивают, чем люди стягиваются в народ, то самый краткий ответ гласит: общей мировоззренческой матрицей. То есть общим воззрением на мир. Особое место в этой матрице занимает образ своей страны и всех ее ипостасей — родной земли, живущего на ней и созидающего ее народа, его символов и святынь, ее государства и личности.
Собирание племён в русский народ означало и строительство в общем народном сознании образа Руси, а собирание множества народов вокруг русского ядра — общего образа России. Расчленение России, стравливание ее народов и рассыпание русского народа включает в себя большую операцию информационно-психологической войны, специально направленную на разрушение образа России. Это разновидность «войны цивилизаций», и Запад ведет ее против России с XVI века, с Ливонской войны, когда сложилась особая идеологическая программа — русофобия. Последние двадцать лет мы переживаем «горячий» этап этой войны, несем большие потери, но в целом выстояли. Во всяком случае, блиц-криг не удался, война стала позиционной.
Заметим, что травмы, которые нам наносит такая война, в то же время необходимы для нашего национального самосознания — под ее ударами образ России очищается и закаляется, мы начинаем не только чувствовать, но и понимать свои сокровенные ценности. Кстати, Запад, вылепливая свой образ России как «варвара на пороге», тоже формировал свою мировоззренческую матрицу, и русофобия была важным инструментом сплочения современных больших наций Запада. Мы для себя такой инструмент не стали готовить, что имело свои большие преимущества, но и породило известные слабости.
Одной из наших слабостей как раз является наивная вера в то, что наш собственный образ России есть что-то «объективное», как таблица умножения. Столкнувшись с русофобией, мы удивляемся, обижаемся, пытаемся «устранить недоразумение». Из-за этого перестройка привела к такому конфузу — мы поверили Горбачеву, позвавшему нас в «лоно цивилизации». Как ядовито пишет один наш политолог, это помешало нашим «идеологам общечеловечества видеть, что все мы скопом уже давно зачислены в разряд нечистых и что неожиданное появление из-за забора бедного дальнего родственника с атомным топором не вызовет сильной радости у родственников богатых».
Но сначала надо разобраться с образом России у нас самих, у жителей России. И, прежде всего, — с образом России у русских. Затем надо будет перейти к больной теме — о том, как в момент кризиса деформируются и расходятся образы России в сознании разных ее народов. Начнем с понятий.
Ясно, что образ такой сложной и большой системы, как Россия, является многомерным. Работа по его реконструкции требует вглядеться в каждый отдельный срез системы, а затем объединить все эти частные образы в один интегральный. Чем больше срезов, тем более верным и насыщенным станет наша многомерная картина. Методологически работа эта сложная на всех ее этапах, тем более, что каждый частный образ имеет свою динамику и во время кризисов преломляется в сознании разных людей по-разному. Всю нашу мировоззренческую матрицу лихорадит. Вот, например, важный срез образа России — образ ее народного хозяйства. Тут даже слова сейчас трудно подобрать, жестами и восклицаниями изъясняемся — одни кулаками трясут, другие ручки потирают.
Так что начнем с более устойчивого образа — Россия на «карте человечества». Как мы видим свою землю и свое небо? В первых дошедших до нас источниках мы видим Русь как «путь из варяг в греки». Некоторые историки даже говорят о Руси Скандовизантия (в 1995 г. был введен и второй важный для становления Руси образ — Славотюркика). В этих образах выражается самоосознание русских как народа, соединяющего миры, а страны русских, как страны-моста. За тысячу лет этот образ не выпал из нашей матрицы: и Волга, и Транссибирский путь, и Северный морской путь остаются «осями» образа России, а землепроходцы остаются частью образа русских («Россия — избяной обоз», — писал поэт Клюев).
Объединяющее народ географическое видение мира — это «сплав поэзии и мифа». Отправляясь из Вены в Прагу, Моцарт считал, что едет на Восток, к славянам (хотя Прага находится западнее Вены). Большое значение люди придают такому условному понятию, как континент. Мы, мол — европейцы, а там, за рекой — азиаты. За определение таких признаков ведется ожесточенная идеологическая борьба. Австрийский канцлер Меттерних говорил: «Азия начинается за Ландштрассе», то есть австрийцы живут в прифронтовой полосе Европы.
Как страна, соединяющая народы, Россия быстро осознала себя континентом — землепроходцы, казаки и мореходы прошли огромные расстояния объединяя земли. Но и Запад так ее видит. Немец Вальтер Шубарт в книге «Европа и душа Востока» пишет в 1938 г. о грядущей войне: «Вопрос ставится не в форме: Третий рейх или Третий Интернационал, и не фашизм или большевизм. Дело идет о мировом историческом столкновении между континентом Европы и континентом России».
В 20 — 30-е годы XX века русские ученые в эмиграции, размышляя о судьбах России уже в облике СССР, создали целостный и хорошо проработанный образ Евразии — особого континента, в котором закономерно уместились русские и связанные с ними общей судьбой народы. При этом народы азиатской части России становились и европейцами, через русских подключались к большой мировой культуре.
Образ России-Евразии обладал мощным духовным и творческим потенциалом и сыграл важную роль в сборке советского народа. Новые возможности включения этого образа в мировоззренческую матрицу наших народов для их объединения в преодолении кризиса, изучаются сейчас и в РФ, и в азиатских республиках. Он же лежит в основе ряда больших проектов, внешне очищенных от мировоззрения — транспортных и экономических.
Образ страны отражает и космогонические представления — взгляд на нее «с неба». Неосознанно мы верим, что земное (социальное) пространство отражает строение космоса. Устройство города красноречиво говорит о мировоззрении народа. Например, христианский город представляет микрокосм с центром, в котором находится храм, соединяющий его с небом. Один из крупнейших антропологов (А. Леруа-Гуран) помещает в своей книге план Москвы как города, отражающего облик всего мира.
Так Москва и воспринималась, она была мистической точкой в образе России (то-то сюда рвался Наполеон). На шоссе за Волгой на указателе читаем: «Москва — 2372 км», такое в США написать о Вашингтоне никому в голову не придет. Сейчас Москву не любят не потому, что слишком жирует, а потому, что это свое место она продала за чечевичную похлебку. Одумается — снова о ней будут петь «золотая моя Москва».
Редко-редко поэты, говоря о том, как видится Россия с небес, касаются главного. Тютчев написал: