Мы хотим и прав, равных с богатыми и знатными. Мы все дети одного Бога и сословных различий никаких не должно быть. Место каждого из нас в ряду всех, и голос беднейшего из нас должен иметь такое же значение, как голос самого богатого и знатного (2, с. 252).
В очень большом числе наказов крестьяне подчеркивали, что свобода (или воля) для них важна в той же степени, что и земля: «без воли мы не сможем удержать за собой и землю». В наказе Иванцевского сельского общества Лукояновской вол. Нижегородской губ. во II Госдуму (апрель 1907 г.) говорилось:
Мы прекрасно знаем, что даже если мы добьемся земли, подоходного налога, всеобщего обязательного дарового обучения и замены постоянного войска народным ополчением, все-таки толку будет мало, потому что правительство может все это от нас снова забрать. Поэтому нам необходима широкая возможность защищать наши права и интересы. Для этого нам надо, чтобы была предоставлена полная свобода говорить и писать в защиту своих интересов и в обличение всякой неправды властей и мошенничеств богатеев, свободно устраивать собрания для обсуждения наших нужд, составлять союзы для защиты наших прав. Требуя полной воли, мы желаем, чтобы никто в государстве не мог быть посажен в тюрьму по усмотрению властей, не мог быть подвергнут обыску без дозволения суда — словом, чтобы была полная неприкосновенность личности и жилища всех граждан. А чтобы судьи были справедливы, не потакали властям и в угоду им не притесняли граждан обысками и арестами, мы требуем, чтобы они не были подвластны начальству: пусть их выбирает весь народ и пусть за неправые дела их можно привлекать по суду (2, с. 256).
Таким образом, в отличие от того, что приходилось слышать во время перестройки от наших либеральных идеологов (например, А.Н.Яковлева), понимание воли у крестьян вовсе не было архаичным. В нем, конечно, отвергалась идея разделения человечества на «атомы» (индивиды), представление о человеке было общинным, но это представление вполне вмещало в себя Гражданскую концепцию прав и свобод. Здесь можно провести аналогию с мыслью А.В.Чаянова о том, что сложная структура процесса в некапиталистическом хозяйстве крестьянского двора имеет под собой политэкономическое обоснование, относящееся к теории рыночной экономики («хрематистике») примерно как геометрия Лобачевского к геометрии Эвклида. В рамках мироощущения традиционного общества крестьяне России в начале XX века имели развитые и одинаково понимаемые в пределах России представления о гражданских свободах. Вот что сказано в принятом 31 июля 1905 г. приговоре Прямухинского волостного схода Новоторжского уезда Тверской губ.:
Крестьяне давно бы высказали свои нужды. Но правительство полицейскими средствами, как железными клещами, сдавило свободу слова русских людей. Мы лишены права открыто говорить о своих нуждах, мы не можем читать правдивое слово о нуждах народа. Не желая дольше быть безгласными рабами, мы требуем: свободы слова, печати, собраний (2, с. 254).
Как известно, правящая верхушка в то время категорически отвергла требование введения бессословности. Было вполне правильно понято, что это изменение «сознательно или бессознательно» ведет Россию к ликвидации монархии и установлению республиканского строя, ибо именно сословность является одной из важнейших опор монархии.
Падение монархии в феврале 1917 г. во многом и было предопределено тем, что крестьяне необратимо отвергли сословное разделение (и в равной мере — классовое). Понятно, что когда на политической сцене возникло вооруженное Белое движение, в котором ожила, даже в акцентированной форме, идея сословной «белой» России, это толкнуло страну к Гражданской войне.
Современные исследования массового сознания крестьян, проведенные путем изучения большого массива документов 1905–1907 гг. (наказов, приговоров и петиций), подводят нас к важному выводу о методологических причинах того разрыва внутри революционного социалистического движения, который и привел к трагедии Гражданской войны. Сейчас эти причины видятся таким образом.
Революционная интеллигенция, которая вырабатывала идеологию, стратегию и тактику русской революции, получила европейское образование и в начале XX века находилась под сильнейшим влиянием марксизма. Во время идейной борьбы с народниками (и тем более с «реакционными» славянофилами) евроцентризм, присутствовавший в марксизме, был во взглядах русских интеллигентов-революционеров усилен и даже гипертрофирован по сравнению со взглядами самого Маркса [19] .
Согласно тому видению истории, которое было принято в историческом материализме и исходило из представления о «столбовой дороге цивилизации» как смене социально-экономических формаций, на той стадии развития, на котором находилась Россия, революционным классом должна была быть буржуазия и помогающий ей пролетариат (как «производное» от буржуазии). Именно они рассматривались как носители прогресса и модернизации. Главной задачей революции в России, которая, следовательно, могла быть только буржуазной, являлась демократизация — свержение монархии, устранение сословных перегородок, ликвидация барьеров на пути свободного развития капитализма в деревне и городе. В такой революции крестьянство, как консервативная монархическая сила, опора традиционного общества, виделось противником главных устремлений революции.
Над интеллигенцией довлели западная концепция Гражданского общества и образ Великой французской революции. Суть этой концепции была такова. Только свободные граждане, преодолевшие общинность и «азиатчину» (а таковыми на данном этапе представлялись буржуазия и пролетариат), могли быть субъектами революций. И аристократия, и крестьяне, эти носители традиционного сознания, были реакционны. В лучшем случае крестьянство могло стать «попутчиком» революции и ее «материалом». Впоследствии, когда крестьянство будет разложено на сельскую буржуазию и сельский пролетариат, а капитализм в России исчерпает возможности служить мотором развития производительных сил, созреют условия для социалистической пролетарской революции. В такой схеме и в таких категориях мыслили все течения социалистической мысли.
Ленин первый перешел к принципиально иной модели, объясняющей природу русской революции и место в ней крестьянства. Но и он «приходил к ленинизму» трудно, с отступлениями и противоречиями. Нового категориального языка не возникло, традиционное сословное российское общество считалось архаичным и противопоставлялось гражданскому обществу. Такое видение сохранилось и сегодня, и наши нынешние либералы и демократы недалеко ушли в этом от кадетов и меньшевиков.
Между тем и в категориях гражданского общества можно было всем социалистам найти общую платформу и избежать предоктябрьского раскола. Точнее, добиться отхода основной массы искренних социалистов, эсеров и меньшевиков от масонской верхушки их партий. В этом случае не произошло бы Гражданской войны и не было бы массовых репрессий 30-х годов. Что же этому помешало?