Конечно, трудно обращаться к людям, которые тебе не доверяют или настроены к тебе враждебно. Но мы и могли бы, пока есть время, использовать наши собрания и наши газеты, чтобы между собой, в учебных, а не боевых, условиях, разобраться в двух разных, но связанных вещах. Во-первых, как мы сами видим перспективы преодоления кризиса. Как можно выходить к людям, когда один говорит о необходимости восстановления плановой экономики, а другой, из того же лагеря, уже десять лет повторяет, что «социализм – это путь к обрыву»? Во-вторых, мы должны определить то минимальное ядро общих интересов, по поводу которых можно придти к соглашению и которое достаточно для преодоления кризиса. И найти те доступные для затуманенного разума понятия, в которых это соглашение может быть записано. Понятия эти должны быть осязаемыми, жесткими, абсолютными. Туманные выражения вроде «социально ориентированная рыночная экономика» или «смешанная экономика», или «равноправие всех форм собственности» для такого разговора непригодны. Ополчения не собрать, если не договориться, за что и против чего мы идем воевать.
1999
Участие в выборной кампании дает ценное знание. Видно, что взоры многих, если не большинства, обращены к КПРФ – на нее возлагают надежды. Антикоммунизм не проходит, и кандидат от любой партии жуликов бьет себя в грудь, где у него под подкладкой зашит партбилет.
Как научный работник, обязан использовать этот момент для критики. Запас прочности у левых есть, и к власти еще не пришли. Критиковать неприятно, сильно обижаются, особенно уважаемые ветераны. Мне говорят и пишут: эти статьи у тебя очень хорошие, а вот те ты зря напечатал, чушь наворотил. А ведь и эти, и те – это одна большая статья. То, что кажется удачным и интересным, удачно только потому, что в скрытом виде несет в себе именно то, что возмущает во «вредных» статьях. Ведь главная мысль моих статей о сельском хозяйстве: в чем причина того, что КПСС не поняла сути колхозного строя и не объяснила ее горожанам? Легко ли сегодня крестьянам удержать землю? А ведь идейный отпор приватизаторам недостаточен. Можно ли уповать только на политические акции – на заявления да голосования?
Вообще, политическая сила КПРФ пока что создана не ею, а силами вне ее. Это – еще висящий в воздухе образ советской жизни и жуткая реальность существования при «демократах». Советский образ еще не растаял, есть возможность что-то вернуть на землю. А демократическая жуть еще не узаконена, ее еще можно смести. Так думают люди, и это дает авторитет коммунистам. Но этот благоприятный миг будет очень коротким, и авторитет, данный призраком, надо наполнять живыми идеями. И прежде всего вечными идеями. Беда в том, что смысл их КПСС утратила, остались пустые оболочки. Смысл остался у людей, на том и держимся – но оболочки им противны. Надо же переосмысливать.
Наверху, похоже, не до этого. Все силы уходят на то, чтобы не вывалиться на политических ухабах. Но ведь есть множество левых интеллигентов. Может, где-то в катакомбах они обсуждают главные проблемы? Не знаю, мне туда ходу нет. Я даже не представляю себе, чтобы где-то в левых организациях можно было выйти к доске и сделать нормальный доклад с нормальным обсуждением.
Иное дело внизу. Здесь уже возник новый тип партийного работника, который освободился от ветхого груза КПСС и в трудном диалоге с людьми из всех возникших течений осмысливает суть. Здесь есть мысль, здесь никакой вопрос не кажется абстрактным. Сегодня партработник районного звена думает о болезнях человечества, о пути для целых цивилизаций. Говоря о нынешнем кризисе, он держит в уме судьбу России начиная с Х века. Он впитывает знания и идеи. И вокруг него есть облачко таких же людей – часто беспартийных. Они еще опасаются, что КП РФ несет в себе слишком много генов КПСС, но, по сути, участвуют в формировании новой партии.
Это вселяет надежду и привлекает людей сильнее, чем программы. В хаосе мыслей здесь виден центр кристаллизации какого-то реального проекта. Этого совершенно нет у «демократов» – честные люди у них уже знают, что зашли в тупик. Этого нет и у «патриотов» – не желая честно задуматься о русском коммунизме, подняв на щит генерала Краснова, они тоже зашли в тупик.
Какие же ловушки ждут оппозицию? Повторю старую мысль: отсутствие своего языка. Использование языка противника, который владеет смыслом своих понятий, а мы – нет. Давно известно: кто владеет языком, тот и властвует. Уже около ста лет философы бьются над этой загадкой: что за сила в слове? Почему язык – главное средство доминирования? Есть разные теории, но факт несомненный. Потому-то такая борьба идет за школу – она дает детям язык, и его потом трудно сменить. Писатель Оруэлл дал фантастическое описание тоталитарного режима, главным средством подавления в котором был новояз – специально изобретенный язык, изменяющий смысл знакомых слов. Понятие Оруэлла вошло в философию и социологию, создание новоязов стало технологией реформаторов – разве мы этого не видим сегодня в России! А вот формула из западного учебника: «главная задача идеологии – создание и внедрение метафор». Мы и живем сегодня в ложном мире новояза и фальшивых метафор.
Продираться через эти ловушки трудно, но надо. Читаешь программы партий – чего только не накручено. Вот Конгресс русских общин. Каковы его цели? Создание гражданского общества! Но ведь это – антипод общины, тем более русской. Гражданское общество и община несовместимы, как лед и пламень. Нарочно встроена эта мина или по неразумению?
А взять обычное утверждение о «капитализации» России – что за странный тезис? Что такое «капитал»? Это базовое производительное богатство. Буржуазия смогла создавать капиталы благодаря гениальному изобретению – акционерным обществам. Они собирали малые средства в капитал. У нас капитал был создан в виде общенародной собственности. А сегодня через абсурдное акционирование (новояз) его растаскивают. В России идет быстрая «декапитализация» – распыление, разрушение и вывоз капитала.
Когда говоришь с избирателями – на селе, в вузе, на заводе, обретаешь надежду. Люди уже стряхнули с себя наваждение всей этой чуши, уже говорят на нормальном языке, уже исчезли все эти «демократия», «рынок» и т.д. Видно, нужда уже пробирает до костей. Люди даже не спорят по мелочам, а ставят главные, ключевые вопросы. Это давно подметил русский философ Питирим Сорокин. Он писал:
«В обычные времена размышления о человеческой судьбе (откуда, куда, как и почему?), о данном обществе являются, как правило, уделом крохотной группы мыслителей и ученых. Но во времена серьезных испытаний эти вопросы внезапно приобретают исключительную, не только теоретическую, но и практическую важность; они волнуют всех – и мыслителей, и простонародье. Огромная часть населения чувствует себя оторванной от почвы, обескровленной, изуродованной и раздавленной кризисом. Полностью теряется привычный ритм жизни, рушатся привычные средства самозащиты… В такие времена даже самый заурядный человек с улицы не может удержаться от вопроса:
– Как все это произошло? Что все это значит? Кто ответит за это? В чем причины? Что может еще случиться со мною, с моей семьей, с моими друзьями, с моей родиной?». Именно этот поворот мы и видим сегодня.