Следующий критический момент – поворот к сталинизму, к восстановлению державы, т.е. отказ от идеи мировой революции, для которой Россия – дрова. Пусть Зорькин скажет, что он в тот момент был бы с Троцким или Бухариным – вот реальный выбор. В начале перестройки пытались представить Бухарина абстрактной лучшей альтернативой. Но вышли его труды, и эта попытка лопнула, как мыльный пузырь. Ну, так признайте: да, полвека предреволюционной работы тогдашних Нуйкиных и Новодворских, временное правительство тогдашних Бурбулисов толкнули Россию на такой путь, что в конце 20-х годов сталинизм, при всех его видимых уже тогда ужасах, оказался лучшим выбором – и подавляющая масса народа сделала именно этот выбор. Да, Революция всегда скликает многонациональную волну пролетариев-разрушителей (не путать с рабочим классом) – кто же еще возьмется пальнуть пулею в святую Русь. Потому-то революциям и приходится пожирать своих детей. Что, не знали этого? Россия вошла в берега и залечила раны именно в советском образе – и тут-то явились пролетарии типа Булата Шалвовича, отомстить и попользоваться. Но разве им не помогает множество патриотов, обличая сталинизм так же, как Вера Засулич обличала царизм?
А когда утвердился Сталин – оставалось 10 лет до войны, и их Россия прожила «бытом военного времени». Но ведь об этом никто – ни слова. Что такое «быт военного времени»? Это тоталитаризм, самопожертвование (и невинные жертвы тоталитарной машины) – принимаемые теми, кто воюет за страну, и ненавидимые теми, кто в этой стране есть «пятая колонна». Разве не так стоит вопрос? Так давайте честно определять свою позицию.
Вот, тотальная коллективизация – зачем? Чтобы решить срочную проблему хлеба, т.к. промышленность не поспела кормить город через товарообмен. Чтобы изымать средства из села для индустриализации. Чтобы механизировать поле и обеспечить заводы массой рабочих. Это проблемы, отложить которые было нельзя, не отказавшись от проекта в целом, и лишних денег для смягчения шока не было. Коллективизация – самая трагическая глава советской истории. Формула «не все было плохо» предполагает, что уж это-то наверняка было плохо. Так пусть Бабурин скажет, как бы он в тот момент решал эту проблему, окажись он на месте Сталина. И скажет не об эксцессах и дефектах, а о принципиальном выборе.
Но нет, все дело сводят как раз к дефектам. И тут же вдруг как воды в рот набирают. Боятся нарушить тайный уговор? Ведь катастрофа коллективизации была вызвана тем, что селу вместо артели была навязана модель кибуца, разработанная перед первой мировой войной сионистами-трудовиками для колонизации Палестины. Эта их разработка и сегодня по праву считается блестящим социально-инженерным проектом, но делался он не для русского крестьянина, а для горожанина-колониста, еврея. Думаю, эта модель была взята не по злому умыслу наркома Яковлева, и тем более Сталина, это фундаментальная ошибка с трагическими последствиями. Ошибка того же плана, что и утопия наших нынешних честных либералов (ведь были же такие!). Большевики оказались отрезанными от теоретического знания о России, оно осталось у «консерваторов», а марксистские шоры помешали и проявлению интуитивного знания. Тот факт, что никто из оппозиции не хочет в эту проблему лезть, прискорбен. Насколько честнее молчаливая позиция самих крестьян! Они переболели колхозами, сдвинули их к артели, не поставили свои жертвы в пику сталинизму, обманули надежды гитлеровских психологов.
Но жертвы села не могли быть забыты, они вскрыли и затянувшиеся было раны гражданской войны. Резонанс этих двух ударов по крестьянской России породил ту скрытую волну ярости, которая прорвалась в 37-м году. Ведь главное-то в этом феномене не то, что Сталин перед войной решил устранить всю находившуюся в оппозиции номенклатуру, а то, что массы это поддержали с необъяснимой страстью. Но с необъяснимой ли? Разве не подумали многие, что пришла, наконец, расплата военным преступникам Гражданской и палачам крестьян в коллективизации? (Не говоря о том, что шпиономанию в культуру России внедрили именно думские либералы). При том рецидиве гражданской войны пострадала масса невинных, как в конвульсии любой крупной революции. Но если конъюнктурно подойти к той трагедии, а не извлечь урока, то не меньше невинных пострадает и в будущем, когда в потерявшей новые миллионы жизней России будут судить нынешних революционеров. Вот когда охаянное прошлое выстрелит из пушки.
Я не представляю, как можно, взвешивая историю не на фальшивых весах, не признать, что советский строй с его соборной, а не классовой, партией в лице КПСС, проявил небывалую силу и провел страну раненную, но полную жизни, через самые тяжелые периоды. Представьте, что мы входим в войну или послевоенную разруху не с КПСС, а с «Выбором России» во главе, не с Жуковым и Молотовым, а с Грачевым и Козыревым, не с солидарными карточками, а с либерализацией цен.
Сравните два сходных явления: эвакуацию миллионов жителей и половины промышленности в 1941 г. на земли «братских», по выражению Зорькина, народов – и нынешнее положение русских беженцев в РФ. Тогда я, ребенок, убедился, что могу пешком пройти до Тихого океана и в каждом доме я буду родным – хоть в избе, хоть в юрте или яранге. Почему же сегодня, без войны, так жалко положение даже наших братьев по племени, при всем гуманизме нового, недогматического мышления? Недоработка нового строя? Нет – его суть. Говорят: ах, нет закона о статусе беженца, в этом все дело. Чушь! Никакого закона о статусе «выковырянных» не было в 1941, а была советская власть и «убогие идеологические догмы».
Да только советское наследие придает нам силу как-никак жить сегодня даже после пяти лет тотального разрушения хозяйства. На Западе спад в 2 процента – тяжелый кризис, а 20 процентов – катастрофа. Спад же, как у нас, в 50% теоретически невозможен – раньше наступает полное разрушение общества и тотальная война. Ведь вторая мировая война – продукт Великой Депрессии, а в ней спад не достиг и 30%.
Так скажите прямо, дорогие наши лидеры оппозиции, что было бы лучше для России? Какова была реальная альтернатива? Стесняются, молчат. Ибо вот что пришлось бы ответить: лучше было бы отказаться от индустриализации, для которой не было средств. Лучше было бы не механизировать поле, а поддержать кулаков с дешевой батрацкой силой. Лучше было бы вновь начать гражданскую войну, расстреливая этих батраков в селе и безработных в городе. Лучше было бы сдаться Гитлеру и отдать Сибирь Японии.
Разница в том, что вся наша антикоммунистическая элита это фактически и заявляет, а оппозиция просто молчит.
Очевидно, что наш строй оказался неподготовлен к «сытой» жизни – тут он сразу породил холуйствующую элиту, вожделевшую буржуазной благодати. Оказался беспомощным против внутреннего врага, вскормленного холодной войной. Но это же была война, черт побери! И ей еще не видно конца. Однако разве мы видим у оппозиции сноровку командиров, потерпевших поражение в крупной операции и обдумывающих ошибки? Слышно лишь, бормочут: «не все было плохо до поражения».
Не странно ли: никто не вспомнит сбывшееся пророчество Сталина. На языке марксизма он сказал: по мере развития социализма классовая борьба против него будет нарастать. Уж как над этим насмехались! А ведь в переводе на русский это было важное предупреждение: в советском строе глубокий изъян, и как только настанет сытая жизнь, в обществе появится сила, которая постарается этот строй уничтожить. Как разрешить это противоречие, поколение фронтовиков не знало. Но оно хоть предупреждало.