Но этот фактор из рассуждений исключался категорически, и считалось даже дурным тоном попытаться о нем напомнить. Сейчас стали доступны и Бродель, и Леви-Стросс, и труды российских и зарубежных специалистов о системе периферийного капитализма, и статистика ООН и Всемирного банка, но в целом престарелые уже “шестидесятники” не изменили структуры своих моделей и не признали их ошибочность хотя бы в этом пункте. Может быть, никакой ошибки и не было, а была, как теперь говорят, “ангажированность”? Они тогда уже встали на тропу войны против “империи зла”, причем такой войны, в которой все средства хороши — войны на уничтожение.
Другое дело, новое поколение интеллигенции. Молодежь (например, студенты) видит, что слом советской системы хозяйства привел вовсе не к вхождению осколков СССР в “наш общий европейский дом”. Что же касается РФ, то она неотвратимо превращается в специфическую зону “дополняющей экономики”, в периферию западного капитализма, служащую сырьевым придатком и источником дешевых человеческих ресурсов. Дело идет к ликвидации России как страны, культуры и народного хозяйства (то есть хозяйства, обеспечивающего жизнь и воспроизводство именно ее народа).
В свете этого почти очевидного факта тезис о “неэффективности” советской хозяйственной системы теряет основание — та система явно выполняла эту свою главную фундаментальную функцию, а нынешняя не выполняет. Построить же в России “Запад” оказалось явно невозможно, поскольку доступа ни к “материалу колоний”, ни к “услужливой помощи чужого труда” у России нет и не будет.
При таком пересмотре аргументации реформы молодежью выдвигается вопрос, смысл которого таков. Допустим, Запад “построил себя из материала колоний” и вырвался вперед. СССР, не имея колоний, резко сократил разрыв, построив промышленность “из материала деревни”. Но ведь Запад давно уже не имеет колоний, и многие страны прямо не эксплуатируют “третьего мира” и не перенацеливают своих ракет на Бразилию. Они, на нынешнем уровне развития, просто включились в мировую экономику с ее международным разделением труда, и живут припеваючи, получая ренту со своего трудолюбия и интеллектуальных усилий. Почему же Россия, находясь пока что примерно на таком же уровне, не может войти в эту систему? Принципиальных препятствий для этого не видно.
Этот вопрос тесно переплетается с тем, который звучит и в среде молодой интеллигенции Запада. Как происходит на самом Западе перераспределение тех средств, которые транснациональные корпорации изымают с помощью неэквивалентного обмена из “третьего мира”? Являются ли немецкий профессор или испанский рабочий эксплуататорами бразильского рабочего?
В декабре 2001 г. я читал лекции в университете Овьедо (Испания), а потом была свободная дискуссия в философском обществе при этом университете. Говорили о феномене периферийной экономики, о реформе в России и о глобализации. Разговор был полезный, так как в Овьедо работает группа философов, изучающих глобализацию.
Я сказал, что возникновение еврокоммунизма в конечном счете было вызвано тем, что западные левые наконец-то осознали, что все население Запада в целом, включая рабочих, является эксплуататором и получает большие доходы от труда рабочего класса “третьего мира”. Осознав это, верхушка главных компартий Запада решила отказаться от интернационализма и стать “коммунистами внутри Запада”. И, значит, охранителями Запада в отношении внешних угроз.
Таким образом, еврокоммунистам пришлось сразу же перейти на сторону противника СССР в холодной войне как войне цивилизаций. В этом повороте есть элемент трагедии — левым интеллектуалам типа Берлингуэра и Сантьяго Каррильо пришлось наступить на горло своей коммунистической песни, но на то они и интеллектуалы, чтобы найти себе нравственное оправдание (“ах, советские танки в Праге!”).
Такое объяснение испанские философы (в основном, студенты) приняли как логичное, но тут и встал вопрос о механизме эксплуатации. Каким образом лично они, интеллигенты левых убеждений, эксплуатируют “бразильского работника”? Я предложил сделать упрощенный расчет, пользуясь общеизвестными фактами и правдоподобными величинами. Приведу и здесь схему этого расчета.
В Испании, как и в целом в Европе, популярна марка автомобилей “Фольксваген”. Он производится большой ТНК, заводы которой размещены по всему миру (большие заводы есть в Бразилии и Мексике). Какая доля усилий в производстве автомобиля в целом делается в ФРГ и какая в “третьем мире”, точно установить трудно.
Некоторое представление о доле усилий, которые вкладывают в производство автомобиля работники “третьего мира”, могут дать такие сведения. В 80-е годы промышленные предприятия США стали переводить свои сборочные цеха в специальную зону на севере Мексики. Там возникли особые заводы (maquiladoras — от слова maquila, то есть часть муки, отдаваемая мельнику за помол; эти заводы платят Мексике не деньгами, а бартером, частью готовой продукции). Зарплата на этих заводах в 11 раз меньше, чем в таких же цехах в США. Эта система быстро расширяется. Например, японские автомобильные фирмы, работающие на рынок США, также перевели свое сборочное производство из США и Японии в Мексику (на одной коробке передач “Тойота” экономит при этом 50 долларов). Уже в самом начале 90-х годов на этих заводах — maquiladoras производилось 33% моторных блоков, используемых в автомобилях США, и 75% других важнейших компонентов автомобилей .
В 2000 г. в Мексике насчитывалось уже около 2 тыс. сборочных заводов, на которых трудилось 1,34 миллиона рабочих. На эти заводы приходилось свыше половины экспорта страны. По мексиканским законам для таких предприятий разрешена 100-процентная иностранная собственность, а ввоз для них машин, оборудования, узлов и материалов не облагается налогами. Для экономики США это не только источник дешевой рабочей силы, но и «кризисонеустойчивые» предприятия, которые желательно иметь вне собственных границ. Так, в 2001 г. при экономическом спаде в США в Мексике было закрыто около 500 таких заводов и уволено 250 тыс. работников — без всяких социальных гарантий .
Очевидно, что взятый в нашем примере “Фольксваген” в очень большой мере создан трудом мексиканских и бразильских горняков, металлургов, станочников, слесарей. Они, имея такую же квалификацию, как и их коллеги в ФРГ, получают за час работы в 15-18 раз меньше, чем их немецкий “брат по классу” (по данным Давосского форума, зарплата рабочих одинаковой квалификации составляла в середине 90-х годов в ФРГ 20 долл. в час, а в “третьем мире” 1-2 доллара).
И эта разница перераспределяется, через налоги и цены, на всех немцев и даже на всех “объединенных европейцев” — машина поступает на оптовый рынок по цене гораздо более низкой, чем если бы она целиком делалась в Европе. Более 90% этих машин покупают жители “Запада”, в том числе испанские рабочие и профессора. Покупая “фольксваген”, изготовленный в ТНК, а не в чисто немецкой фирме, испанский оптовый торговец экономит очень большую сумму, которой делится с каждым покупателем, в том числе студентом или рабочим.
Кто же “дарит” ему эти деньги? Природа, культура и труд “Бразилии”. Как образно выразился один латиноамериканский экономист, сегодня Запад “добывает” из Латинской Америки машины и даже электронику, как раньше добывал каучук и олово. Ведь, согласно трудовой теории стоимости, никакого насилия и обмана тут нет — рабочая сила бразильского рабочего воспроизводится за 1 доллар в час, столько она и должна стоить. А немецкого рабочего — за 20 долларов, и меньше никак нельзя.