Через шесть недель после вторжения, принесшего хаос на польские земли, планы нацистской администрации относительно Польши приняли более четкие очертания. Страну поделили между Германией и Советским Союзом согласно тайному протоколу германо-советского пакта, подписанного в августе 1939 года Молотовым и Риббентропом. Земли, отошедшие Германии (сто восемьдесят восемь тысяч квадратных километров с населением более двадцати миллионов), вошли, подобно Восточной Пруссии, в состав тогдашнего Рейха, где их разделили на три новых области. Управление каждой из них доверили убежденному нацисту. Альберт Форстер стал гауляйтером Западной Пруссии, Артур Грайзер получил власть над Вартеландом (сердцем коего был город Познань, или Позен, как его называли немцы), в 1940 году переименованным в Вартегау. Под управление Ганса Франка отошла остальная оккупированная территория, поименованная Генерал-губернаторством. Западная Пруссия и Вартеланд сразу вошли в состав рейха. Такая же судьба ожидала и Генерал-губернаторство, по крайней мере, так намечалось изначально, однако этим землям было суждено стать местом ссылки для ненавистных нацистам евреев и поляков.
Возможно, у Гитлера имелся особый «взгляд» на будущее Польши – фюрер собирался расово изменить ее, так чтобы Западная Пруссия и Вартеланд полностью «онемечились», в то время как Генерал-губернаторство стало бы своеобразной «свалкой для общественных отбросов», куда сгоняли бы всех неугодных. Однако столь обширную затею нелегко довести до успешного конца во время войны. Это обстоятельство в сочетании с хаотичным стилем нацистского правления значило, что гауляйтеры, осуществлявшие гитлеровский замысел, получали весьма широкую свободу решений и действий – как мы увидим, настолько широкую, что могли действовать вопреки самому духу этого замысла.
Всего важнее для расового переустройства Польши было передвижение и перемещение. Нацисты швыряли поляков с места не место, словно мешки на складе, покуда не оставались довольны итогом. Руководил этой обширной деятельностью Генрих Гиммлер. Важнейшей задачей было освободить на вновь объединенных территориях место для постоянно прибывающих в страну этнических немцев, которым, согласно секретному соглашению, подписанному с Советским Cоюзом, позволили выехать из стран Прибалтики и других держав, оккупированных Сталиным. Тем временем «неугодных» поляков (например, представителей интеллигенции и других людей, представляющих угрозу режиму) высылали на юг, в Генерал-губернаторство. Кроме того, всех местных жителей оценивали и классифицировали в зависимости от их расовой принадлежности как «второстепенное население» или «расово нежелательных». Евреев (которые, разумеется, оказались в числе «неугодных») собирали в районах гетто до новых распоряжений об их дальнейшей судьбе. При режиме, который и так уже был предрасположен к абсолютному хаосу в органах правления, это повсеместное «разупорядочение» польского населения привело к анархии в государстве.
Чтобы понять, как воздействовал безумный нацистский замысел на людей, мы искали ныне здравствующих представителей каждой «расовой категории» – от немцев, изначально живших в Вартегау, до евреев из польской Лодзи, от обездоленных поляков Познани до прибывавших туда из балтийских стран этнических немцев. Благодаря их показаниям удалось восстановить полную картину бесчеловечной политики.
Часть Польши входила в состав Германии до подписания Версальского договора, а потому ее населяло множество этнических немцев. Эта категория не представляла особой сложности в плане нацистской классификации – разумеется, их тут же причисляли к полноценным немцам, «сливкам» национальной иерархии. Карл Бликер-Кользат принадлежал к старинному немецкому роду, который испокон веков жил в Позене (Познани). Его дед и бабка владели шестьюстами гектаров земли и роскошным помещичьим домом. В конюшнях насчитывалось пятьдесят четыре лошади, а во всем имении служили двадцать восемь польских семей – в общей сложности почти триста человек. Бликеры гордились своим немецким происхождением и не сменили гражданство даже после того, как по Версальскому договору Позен стал частью Польши. Еще до вторжения германских войск на польские земли бабушка Карла Бликера, намеренно пренебрегавшая местным языком и выучившая из него лишь несколько слов, полагала, будто немцы – высшая раса по сравнению с поляками. «Она частенько говаривала, что в наших жилах течет немецкая кровь и мы находимся на высшей ступени эволюции. А это мужичье – просто полячишки, посему и языка их учить незачем, – вспоминает Карл Бликер. – Мы были богаты, и местным жителям напоминалось об этом всегда и недвусмысленно».
Для Бликеров новость о приближении немецких войск стала настоящим праздником: «Все взрослые очень хотели снова жить в Германии», – утверждает Карл Бликер. Ему самому тогда только исполнилось одиннадцать. Он помнит, как в деревню въехал на мотоцикле самый первый немецкий солдат, ознаменовав своим появлением их освобождение. «Я учтиво поздоровался с ним, – рассказывает он, – а тот посмотрел на меня и ответил: “Здравствуй, мальчик. Как ты хорошо по-немецки говоришь!». А я гордо улыбнулся: “Потому что я немец!”. Настал его черед удивляться – он ведь думал, что в Польше живут одни поляки. Я с любопытством разглядывал его мундир: еще бы – передо мной стоял настоящий немец! Меня в нем восхищало абсолютно все – его речь, его прекрасный мотоцикл, его поведение. Я был вне себя от счастья!» Но через несколько дней всеобщее ликование сменилось страхом. Как немцам по происхождению, Бликерам разрешили оставить себе имение – нацисты даже переименовали деревню в их честь, назвав ее «Бликердорф». Однако польских соседей, тоже владевших земельными наделами, ждала совсем другая судьба. «Их изначально велели угнать куда-то, – вспоминает Карл Бликер, – и поляки приходили к нам, на коленях умоляли вступиться, походатайствовать, чтобы им позволили остаться на родной земле. Но мы не взяли их под свою защиту – просто не хватило смелости. А потом поползли слухи о том, что кого-то из наших соседей лишили собственности, кого-то застрелили, взяв в заложники. Мы подумали тогда: “Силы небесные! Должно быть, эти люди в чем-то провинились, иначе германское правительство не стало бы отбирать у них имущества, расстреливать их как заложников”. Наверняка они были не без греха…»
В поисках объяснений страданиям, которые причинялись окружающим их полякам, Бликеры отправились на вокзал, чтобы встретить прибывающих этнических немцев из Прибалтики, Бессарабии и других регионов, оккупированных сталинскими войсками. Однако там их ждало еще одно разочарование: с поездов сходили отнюдь не представители высшей расы, которых они себе представляли. «Нам они совсем не понравились, во всяком случае, нашей семье. Эти люди едва объяснялись по-немецки, с поистине устрашающим выговором, мы их не понимали, а сначала и вовсе приняли за поляков».
Среди этнических немцев, вернувшихся наконец на родину, было и семейство Эйги. Они согласились переехать в нацистскую Германию из Эстонии, после присоединении Эстонии к СССР. Семнадцатилетняя Ирма Эйги вместе со своей семьей проделала длительное путешествие на корабле, чтобы бежать из Советского Союза в Польшу. «Разумеется, мы отнюдь не радовались, – рассказывает она. – Мы не верили в реальность происходящего, все было как во сне». Ирме нравилось жить в Эстонии, семья Эйги считала эту страну прекрасной, удивительной. Однако у них не было особого выбора, кроме как уплыть на германском судне. Разумеется, они могли остаться, но при этом прекрасно помнили, что Сталин может выслать их в Сибирь. Поэтому Эйги сели на корабль, полагая, будто отправляются на историческую родину. Но, как и Бликеров, нацистское «расовое переустройство» неприятно поразило их. Семья Эйги возмутилась, узнав, что на самом деле отправляется не в Германию, а в Польшу. «Мы не ждали подобного и были потрясены, узнав о том, что движемся в Вартегау», – возмущается Ирма. Когда корабли причалили, первая остановка оказалась пересыльным лагерем, который устроили в какой-то школе, попросту набросав соломы на пол. Однако эти неудобства не шли ни в какое сравнение с методами, которыми нацисты обеспечивали прибывающим этническим немцам жилье. «Поляков выселяли из дому, чтобы мы могли занять освободившиеся квартиры, – негодует Ирма. – Мы не ждали ничего подобного».