23 мая того же года это бюро издало еще одну директиву, в которой более детально описывается то, как отразится германское вторжение на продовольственных запасах граждан СССР. Она называлась «Общие политико-экономические директивы для экономической организации Востока» и гласила, что главной целью использования российских ресурсов является снабжение продовольствием не только вермахта, но также всех оккупированных нацистами европейских территорий»32. Как следствие, они обрекали на голодную смерть 30 миллионов советских жителей северной части оккупированного региона.
Командование вермахта наверняка предвидело, к чему приведет пленение такого количества советских солдат, – пусть даже оно не предвидело, что за первые семь месяцев войны в плен будет взято целых три миллиона советских солдат. Однако ими не были приняты адекватные меры даже для того, чтобы принять значительно меньшее количество военнопленных, что неудивительно, учитывая стиль и характер документов, которые мы только что цитировали. И действительно: если, еще на стадии планирования войны допускалось возможным уморить голодом тридцать миллионов мирных жителей, то зачем им было пытаться сохранить жизнь потерпевшим поражение вражеским солдатам?
В то лето, когда советские военнопленные гибли в немецких лагерях, Гитлера заботило дальнейшее продвижение вермахта по территории Советского Союза. Вопреки его ожиданиям, несмотря на мощь первых немецких ударов, советская система отнюдь не подавала признаков неизбежного коллапса. Хотя огромное количество солдат и попало в плен, советское правительство планировало призвать резервы, что немцы явно должным образом не учли. На многих участках Красная Армия оказывала ожесточенное сопротивление. Кроме того, нерешенными оставались проблемы, вызванные масштабом операции. К середине июля некоторые танковые части продвинулись в глубь советских территорий уже на шестьсот километров, и выяснилось, что предварительные расчеты, согласно которым такие части в случае необходимости смогут «выжить за счет местного населения», оказались чистейшим вымыслом. Отступая, советские войска жгли и уничтожали все, что могло оказаться хоть сколько-нибудь полезным немцам, а тыловое снабжение усложнялось не только из-за больших расстояний, но и из-за недостаточно развитой советской инфраструктуры (дороги были преимущественно грунтовыми, а ширина российских железнодорожных колей отличалась от немецких). Вдобавок ко всему передовые танковые части несли большие потери. Этого следовало ожидать от блицкрига, ведь именно на них пришлись тяжелейшие удары сопротивляющегося противника. Так, передовая танковая часть Вальтера Шеффера-Кенерта в первые восемь недель сражений потеряла пятьдесят процентов личного состава, ведь тактика «молниеносной войны» не была рассчитана на удержание позиций в течение нескольких месяцев.
В июле и августе 1941 года в «Волчьем логове», главной ставке Гитлера в Восточной Пруссии, между фюрером и его генералами произошел спор. Они не сошлись во мнении касательно новой стратегической задачи. Немецкий фронт оказался разрезан надвое Пинскими болотами – непроходимой для танковых войск территорией. В то время как группа армий «Центр», которая обошла болота с севера, одерживала одну победу за другой, группа армий «Юг», наступавшая южнее, встретила яростное сопротивление. Генералы Гитлера считали, что группе армий «Центр» следовало продолжать наступление прямо на Москву. Сам же фюрер придерживался другого мнения: еще в декабре 1940 года он решил, что гораздо важнее уничтожить промышленность Советского Союза, чем захватить его столицу, и, кроме того, его беспокоили возможные фланговые удары по группе армий «Центр».
Ситуация только усложнилась, когда из-за дизентерии, случившейся у Гитлера в начале августа, возникла очередная заминка в координировании боевых действий. Фюрер то отправлял войска на Москву, то, через несколько дней, настаивал, что прежде нужно решить другие задачи. 19 августа Геббельсу, министру пропаганды, даже показалось, что Гитлер усомнился в победе немецких сил как таковой: «Фюрер злился на себя за то, что позволил обмануть себя сведениям, полученным из Советского Союза, о вражеском военном потенциале. Тот факт, что он недооценил мощь советских танковых дивизий и авиации, означал, что нашим войскам придется встретиться с рядом непредвиденных осложнений. Одна только мысль об этом причиняла ему боль. Нас ожидал серьезный кризис»33. 21 августа Гитлер наконец объявил о своем окончательном решении: оптимальным вариантом станет оккупация Ленинграда на севере и разгром советских сил на юге, благодаря чему исчезнет угроза фланговых ударов по группе армий «Центр».
Казалось, такое решение должно было подорвать веру нацистских генералов в победу в войне. Однако с точки зрения военной стратегии решение Гитлера не было лишено здравого смысла34. Продвижение группы армий «Центр» в сторону Москвы в августе было рискованным мероприятием – возможные фланговые удары советских войск действительно представляли угрозу, поскольку на тот момент командование Красной Армии сосредоточило огромные силы южнее Припятских болот, на территории Украины. Немцы могли дойти до Москвы, но внутри города они оказались бы отрезаны от остальных своих войск, как это произошло позднее в Сталинграде.
Приказ Гитлера о повороте танкового корпуса Гудериана на юг, в сторону украинской столицы Киева, принес вермахту ошеломительную победу, благодаря чему фюрер вновь уверовал в победу рейха над коммунизмом. Под Киевом в самой широкомасштабной операции современности по окружению сил противника немцы взяли в плен более шестисот тысяч солдат. В него попали целые советские армии, некоторые из них оказались в западне на левом берегу Днепра, когда 18 сентября Киев был оставлен советскими войсками.
Ответственность за эту катастрофу лежит на Сталине. Доминируя в Ставке, как называли штаб Верховного главнокомандующего советских войск, он искренне верил в собственную гениальность, несмотря на безграничное невежество в военной стратегии, а потому приказал Красной Армии совершить невозможное и продолжать удерживать оборону Киева. В числе тех немногих, кто осмелился ему возразить, был маршал Жуков. Он выступил с предложением вывести войска Красной Армии из Киева в связи с угрозой окружения. Однако Сталин в ответ бросил лишь свое привычное: «Что за чепуха!» Тогда Жуков попросил снять его с должности начальника Генерального штаба – и Сталин немедленно принял его отставку.
По словам Николая Пономарева, личного телеграфиста Сталина, телефон главы государства буквально разрывался от звонков напуганных командиров Красной Армии из Киева. «Они в один голос твердили, что не сумеют удержать город, – рассказывает он. – Просили разрешить вывести войска, но Сталин требовал обратного: “Держитесь, сколько сможете”». Непримиримость и упрямство Сталина дорого обошлись войскам – страшные потери среди красноармейцев как нельзя лучше свидетельствуют об отсутствии у него стратегического мышления. Его представления об обороне в то время полностью совпадали с теми, которыми позднее ограничился и сам Гитлер, – не сдавать позиций и стоять до последнего.
Немецкие солдаты ликовали. «Мы побеждали, – вспоминает Губерт Менцель, который сражался в танковых войсках под Киевом. – Мы сумели взять город в кольцо даже на большом расстоянии, раньше о таком успехе мы и подумать не могли!» Гитлер также пребывал в эйфории. Он считал эту победу поворотным моментом в ходе войны. Избавившись от угрозы ударов с фланга, теперь он согласился с тем, что немецкие войска нужно направить на Москву. Захват Москвы стал целью немецкой военной операции под кодовым названием «Тайфун».